18  

Знаешь, Роджер, — в Манхэттене было хуже.

Ну, знаю, знаю, по записям так не кажется, и мне так не казалось вначале. Трупы валяются там и сям, будто палые листья или плавник на берегу. И вонь не то чтобы очень, конечно, сомнения нету — мертвечиной дышишь, но это не Шри-Ланка, ни по какому счету. Не так тепло, не так влажно, тела лежат редко, и не так уж тянет выметать обед наружу. Никакой критической дохлой биомассы, сваленной в одном месте.

Но это дерьмо будто подкрадывается сзади и шибает по мозгам. Сильно шибает.

Это от спор. «Манхэттенская дорожка», «синдром тряпичного мяча» и прочее, прочее — я слышал с дюжину названий этой гадости. Любит она глаза, рты, открытые раны, слизистые оболочки. Я видел бедолагу, буквально разорванного пополам, пузыри и выросты — мицелий они называются, так? — из него перли лавиной, прям оттуда, где легкие. А я, помню, думал: «Эх, братан, хоть бы эта гадость попала в тебя уже после смерти, медленно подыхать от удушья — очень уж невеселый путь на тот свет».

И не все они были мертвые, целиком мертвые, я имею в виду. Шевелились: то нога дернется, то пальцы, будто тик нервный. Может, это рефлексы остаточные, как у отрезанной лягушачьей ноги, когда батарейку подсоединишь. Может, споры просто закоротили двигательные нервы и заставили дергаться и корчиться, пока клетки не выработают всю энергию? Хотелось бы думать, что это не так. А-а, так или нет, я парень крепкий, я выдержу.

Знаешь, я ведь почти сломался. И что меня проняло хуже, чем на Шри-Ланке?

Их лица — конечно, у кого они еще остались.

На стольких застыла счастливая улыбка…

***

Да, пардон — уплыл я, о своем задумался. Как у вас оно называется? Состояние фуги?

Ко всему привыкаешь, знаешь ли.

В общем, я в нескольких минутах от Бэттери- парка и слышу голос в голове: «Эй, Пророк? Братишка, ты здесь? Возвращайся!»

Первая мысль: пригнуться, бежать в укрытие. До сих пор я перехватывал только, мягко говоря, недружественные послания. В дупель и в бога душу мать. До меня и дошло не сразу, что на этот раз не мою задницу призывают рашпилем обработать — здороваются со мной.

— Эй, Пророк? Братишка, ты здесь? Возвращайся!

И я возвращаюсь в наш гребаный мир, возвращаюсь к полуразваленным каньонам Манхэттена. Оно и к лучшему — тут не место для галлюцинирующих психов, пусть и одетых в нанокомбинезон-2.0 от «Крайнетовских боевых проектов», крикнули, экран мигнул — и я снова дома.

— Эй, Пророк! Это Голд. Возвращайся!

Голд? Голд! Парень, я же ищу тебя. У меня для тебя послание от…

Дрянная линия накрылась, ты из поля зрения выпал на целых четыре часа! Не знаю: или прототип глючит, или кто-то глушит частоту. У тебя в окрестности глушилки работают?

Ответить не могу, но и не требуется.

— Ладно, неважно, возвращайся в лабораторию как можно скорее. Тут дела пахнут настоящим дерьмом. Зараза повсюду, гражданских жалко. Крайнетовская команда отстреливает их, где только встретит. Я заметил и парочку цефов. Эй, если ты в центре, иди через метро, там безопаснее будет, чем на поверхности. Надеюсь, ты приведешь морпехов.

Наверное, кто-то и в самом деле глушит, потому что иконка Голда начинает мигать, и — упс: «Нет связи». Но магический шестиугольничек компаса еще висит на прежнем месте и потихоньку смещается. Мне больше не нужно топать но догорающей Саут-стрит с валящимися деревьями, новый курс — на несколько градусов северо-западнее. Вижу на карте новое место назначения: судя по каркасу, бывший склад — наверное, теперь переоборудованный под лабораторию Голда. Ведь мельком только упомянул — а БОБРик мой уже все просчитал и маршрут уточнил.

Я слегка напуган мощью штуки, в которой сижу. И которая сидит во мне.

Не прохожу и пары кварталов, как натыкаюсь на группу зараженных. Эти уж точно живые — идут или, по крайней мере, пытаются идти. Один ползет на четвереньках, едва поспевая за остальными. Другая на ногах, но ступня оторвана, женщина ковыляет, опираясь на обрубок. Как-то они ведь договорились, куда идти, как-то определили направление. А иные и видеть-то не могут, у них жуткие выросты-клубни вместо глаз.

И крыша у них едет, это точно. Девчонка бормочет про «дурную наркоту», парень вопит непрестанно: «это не я это не я это не я». Но остальные-то улыбаются, мать вашу, как они улыбаются, добродушно так, умиротворенно, а другие разинули рты, похабно ржут, аж трясутся со смеху, и зубов у них не видно, во рту сплошь разросшаяся гниль. Шепчут то ли друг другу, то ли Господу, то ли уж не знаю кому про свет, про «возьми меня, Боже». У комбинезона есть опция «распознавание угроз», но я вижу этих бедолаг неподсвеченными — значит, безобидные. Хотя дробовик держу наготове — на всякий случай.

  18  
×
×