Crysis. Легион

Роджер, можешь вообразить, что же его по на- стоящему испугало? Знаешь, чего он взаправду забоялся, увидевши, как взвод цефов превращается в говяжий холодец прямо на глазах? Я заметил, как только меня заволокли в СВВП, я смотрел на его лицо, когда мы снялись и взлетели.

Он испугался надежды.

Понял Барклай: Натан Голд оказался прав, — кто бы мог подумать? Полковнику больше не нужно решать: предпочесть дикую теорию или спасение человеческих жизней. Полковник видел Н-2 в действии, треклятая штука может сделаться настоящим бичом цефов, гребаной черной смертью всего осьминожества — если только сумеем ее настроить, довести до ума. Комбинезон весь ход войны может повернуть.

Что будете делать, если уже смирились с неотвратимой гибелью, а кто-то вдруг предложил спасение? Любая надежда на спасение среди апокалипсиса неизбежно кажется фальшивкой, предназначенной лишь для того, чтобы подорвать веру в себя. Она искушает мечтами о воображаемом счастливом будущем, о жизни после того, как это все кончится, — а думать нужно о деле, ожидающем здесь и сейчас. Надежда отвлекает, надежда — это страх, подрывающий решимость, потому что надежда — самое ненужное и опасное на поле битвы чувство. Тебе снова есть что терять, поэтому ты хочешь сберечь себя — и ты слаб.

Полковник Шерман Барклай пытается решить, стоит ли ему надеяться, смеет ли он надеяться.

Таймс-сквер становится меньше и дальше. На ней снова движение — явилась новая команда цефов. Похоже, зараза их не берет — харгривовские споры-перебежчики, наверное, все уже израсходованы. Скверно, что он не напрограммировал им жизнь подольше. И совсем уж плохо, что не запрограммировал их размножаться, как и полагается приличной заразе Судного дня. То-то радости краснокожим, если б ветрянка косила бледнолицых чужаков, а своих не трогала.

Увы — хватит тешиться фантазиями, пора возвращаться к персональному апокалипсису. Он покамест в самом разгаре.

Я живее, чем показалось на первый взгляд: харгривовский микробный взлом забрал не так уж много энергии, но потребовал отдать ее сразу и быстро, а у Н-2 невысокий предел по количеству джоулей в секунду. Приятель Н-2 не то чтобы много крови потерял и отключился — а вроде как разогнулся слишком резко и быстро. Теперь его силу не сосут миллиарды крошечных ртов — и старина опять восстановился, индикатор почти уже зеленый. Но дозаправиться не помешает, а под рукой прямо у хвостового люка две подходящие розетки. Я подключаюсь и позволяю комбинезону питаться, Барклай же отправляется в кабину пилотов. Четыре дюжины жадных глаз смотрят ему в спину, пара-другая — на меня.

Кто-то даже улыбается.

Иду в кокпит — и застаю Барклая препирающимся со знакомой физиономией, красующейся на экране видеосвязи.

— Мы пытались эвакуироваться, думаете, мы не пытались? — вопит Голд на экране, — Я ж говорю: они набросились как саранча. Да мы полпути к Гарлему не сделали, несчастный поезд с рельсов сошел! Хоть сейчас меня послушаете? Нам нужно пробиться к «Призме»! Это наша единственная надежда! Если у кого и есть ответы на все вопросы, так это у Харгрива. Я работал на старика всю жизнь, уж я-то знаю. Он точно самый дока по всем комбинезонным делам. Кто-то должен пойти к нему и привести сюда.

Полковник Барклай не любит гражданских, а уж этого — втрое. Харгрива же не любит еще больше. Но куда денешься, когда только с ними связан его новый страх — и надежда. Потому полковник стискивает зубы, вдыхает глубоко и кивает. А после велит пилоту взять курс на «Призму».

Пилот смеется.

— Сэр, да машина чуть дышит. Масса повреждений: подача топлива нарушена, пробоины — мы течем как подколотая свинья. Теряем горючку.

— Насколько близко сможем подлететь?

Пара секунд задумчивости, лихорадочных прикидок в уме.

— Южный конец острова максимум — и то не факт.

— Сделай фактом, — велит полковник, и мы кренимся влево.

— Посмотри на них, — велит мне Барклай.

И я смотрю на солдат: ожоги, пулевые раны, отрешенные, безразличные взгляды. Половине этих людей нужно в терапевтическую кому. А остальным и вовсе в могилу.

— Пойдешь один, — говорит полковник.

Знаешь, Роджер, по мне, оно и лучше.

Достало меня — брести через ад в супершкуре, пока обычные солдаты — и лучшие, чем я, солдаты — сгорают, будто мотыльки, в пламени вокруг меня. Сколько б людей со мной ни отправили, я всегда в одиночестве.