Он умолк, и некоторое время было слышно только его надсадное дыхание да беззаботный щебет птиц за окном. Пьер Видаль почувствовал, как у него сжалось сердце. Журналист никогда не считал себя сентиментальным человеком, но в то мгновение ему было остро жаль умирающего художника. Сколько еще оставалось жить Эттингеру – месяц? два? «Я не имею права думать об этом, – сказал себе Пьер. – Не имею». Он улыбнулся круглолицей смущенной Жюли, которая внушала ему симпатию, и поднялся, обронив:
– Нам пора.
Глава 6
Неожиданный гость
– Я полагаю, – заговорил Видаль, когда они с Амалией выехали на дорогу, – сегодня вы еще можете успеть к Дюперрону.
– Нет, к нему я не поеду, – коротко отозвалась Амалия. А через некоторое время баронесса предложила: – Если хотите, могу вас где-нибудь высадить. Лично я сейчас отправлюсь в монастырь.
– К Еве Ларжильер? Хотите узнать, почему она даже не упомянула о том, что Лантельм при всех обозвала ее предательницей?
– Я не исключаю, что с Евой Ларжильер у нас и впрямь будет отдельный разговор, – усмехнулась Амалия. – Кстати, вам будет еще одно задание – проверить, что за наследства получил Эттингер и от кого. Где вы предпочитаете сойти?
– Я не буду сходить. Если, конечно, вы не возражаете.
Амалия поглядела в лицо спутнику и поняла: журналист вообразил, что сейчас она станет вторично допрашивать бывшую актрису, и желает присутствовать при разговоре. Остаток пути они проделали в молчании, если не считать перепалки с другим водителем, который едва не задел их автомобиль при подъеме к монастырю.
– Оставайтесь пока здесь, – распорядилась Амалия, вылезая из машины, и отправилась искать сестру Марту, чтобы та провела ее к Еве Ларжильер.
– О, вы как раз вовремя! – сообщила молодая монашка. – Сестра Мария сегодня уезжает. Ее поезд отходит через три часа.
– Я могу с ней поговорить? – спросила Амалия.
Ева Ларжильер сидела в своей келье, на узкой, аккуратно застеленной кровати. Она молилась, перебирая четки, и даже не повернула голову, когда открылась дверь. Сбоку от кровати стоял обшарпанный коричневый чемоданчик с ее вещами.
– Сестра Мария, – тихо окликнула молодая монашка.
Ева вздохнула и подняла голову. Глаза у нее в то мгновение были как у человека, который только что находился в каком-то ином, лучшем мире.
– Я вас оставлю, – обронила сестра Марта и бесшумно удалилась.
– Вы пришли, чтобы спросить у меня еще что-нибудь? – Ева даже не удивилась при виде Амалии.
– Нет. Я пришла просить у вас помощи.
– Чем же я могу вам помочь?
– Речь идет о Леопольде Эттингере, – сказала Амалия. – Он сейчас в Париже, и… художник умирает. У него чахотка, за ним некому смотреть. Дома только его старая служанка, бельгийка, но она едва говорит по-французски и совершенно бестолкова. Я боюсь, что она не подходит для того, чтобы быть его сиделкой, но Эттингер не хочет видеть возле себя никого чужого. Поэтому я подумала о вас.
– Я не могу, – тихо сказала Ева. – Вы забываете, что я себе не принадлежу. Я должна ехать обратно в Тунис.
– Вы говорили, – жестоко напомнила Амалия, – что он хороший, порядочный человек. Также упоминали при мне, что ухаживали за больными в туберкулезном санатории. А теперь отказываете в помощи человеку, который в ней нуждается. Не по-христиански, Ева!
– Сестра Мария, – поправила бывшая актриса. Она старалась говорить спокойно, но ее щеки вспыхнули от гнева.
– Все равно. У несчастного последняя стадия чахотки, и надолго вы в Париже не задержитесь. Но вы отказываетесь. Очень нехорошо! Между прочим, я не могу себе представить, чтобы ваша настоятельница или другие люди из вашего ордена стали бы осуждать вас за то, что вы остались помочь умирающему и облегчить его последние часы.
Ева подняла голову. Ее нижняя губа дрогнула.
– Это правда, то, что вы мне говорите? – спросила она. – Вы… вы не выдумываете?
– Нет, – заявила Амалия. – Я могу отвезти вас туда, где он живет, и вы сами все увидите.
И вновь баронесса очень убедительно возвела напраслину на служанку Эттингера, только на сей раз добавила, что та не способна даже отличить одно лекарство от другого.
Ева заколебалась:
– Но если я здесь задержусь, в Тунисе будут волноваться…
– Вы можете послать телеграмму, – успокоила ее Амалия. – С объяснениями, почему задерживаетесь.
– Хорошо, – кивнула сестра Мария, поднимаясь с места. – Вы… вы меня убедили. Я стану сиделкой Леопольда. Только скажите мне…