Сапфировая королева

Де Ланжере поглядел на ее лицо и замолчал.

На том, наверное, можно было бы закончить рассказ о таинственных событиях, произошедших в городе О. летним вечером и ночью. Однако под утро произошло еще одно событие, самое, пожалуй, загадочное и, мы бы даже сказали, малость зловещее.

В пятом часу утра дверь чердачной комнаты, где почивал Валевский, тихо приотворилась, и двое неизвестных застыли на пороге, напряженно вглядываясь в черты спящего.

– Я уверен, это он, – тревожно просипел первый голос. – Тот, кого вы ищете. Он даже имя не стал менять, называет себя Леонардом.

Луна заглянула в окно, бросила отсвет на лицо Валевского, на темную фигуру поэта на портрете, приколотом к стене, покосилась на коричневый чемодан, стоящий возле постели, и ушла за облака.

– Да, это он, – после паузы откликнулся второй голос. – Странно, отчего он до сих пор не покинул город.

– Но при нем нет украшений! – прошептал первый голос. – Я проверял, оружие есть, а украшений нет. Неужели он уже успел их продать?

– Ничего, мы все выясним, – отозвался второй голос. – Следите за ним, только осторожно. Обещаю, за ваше усердие вы внакладе не останетесь.

После чего голоса сгинули в ночи, и только поэт с портрета да луна могли сказать, кто именно наведывался к Леону Валевскому в ту ночь. Но они по природе не болтливы и предпочли оставить решение данного вопроса людям.

Впрочем, надо отметить все же одну странность. Валевский, спавший необыкновенно чутко (что, кстати сказать, вовсе неудивительно для людей его профессии), даже не проснулся, когда растворилась дверь и произошел вышеприведенный разговор.

Глава 9

Невероятное происшествие в гавани. – Неоспоримая польза вавилонского смешения народов. – Брандмейстер и барышни. – Китайское горе.

Жорж открыл глаза и посмотрел на часы. Они показывали девять. На всякий случай он бросил взгляд на занавески, но за ними было совсем светло. Стало быть, сейчас наверняка часов девять утра.

«Боже мой, – зевая, смутно подумал Жорж, – и какого черта я проснулся в такую рань?»

При своей работе сутенер привык ложиться поздно, а вставать еще позднее. Раньше часу дня он обычно не пробуждался. Поэтому Жорж преспокойно повернулся на другой бок, зевнул и приготовился закрыть глаза.

А в следующее мгновение привстал на кровати. Нет, не зря он пробудился столь рано, вовсе не зря…

Жорж напрягся, пытаясь определить, что же именно его обеспокоило, поводил носом и наконец понял.

Запах гари был слабый, едва различимый, но его все же хватило, чтобы Жорж окончательно забыл про сон. Рывком вскочив на ноги, сутенер заметался по комнате, принюхиваясь, потом подбежал к окну и отдернул занавески.

Совершив столь простое действие, Жорж застыл на одной босой ноге, как цапля, раскрыв рот и вытаращив глаза, как человек, пребывающий в крайнем изумлении.

Над гаванью поднималось гигантское облако дыма. Горел какой-то склад, и даже отсюда, с Трианонской улицы, Жорж мог видеть, как лижут крышу языки пламени, как свирепствует огонь, как густеет толпа, сбежавшаяся поглазеть на пожар.

А в то же время репортер Стремглавов, расталкивая всех локтями, пробился в первые ряды зевак. Здесь уже становилось тяжело дышать. Пожар, разгоравшийся в нескольких десятках шагов от них, был ужасен.

Стремглавов поглядел на горящее здание и не то чтобы изумился, но сделал озадаченное лицо и к тому же непочтительно присвистнул:

– Фью! Вы посмотрите-ка, что горит!

Он не докончил фразу, но по его глазам (которые тоже горели, хоть и не в буквальном смысле) можно было догадаться, что полыхающий склад представлял изрядный интерес.

– Наверняка все застраховано, – пробасил стоящий позади него молодой господин.

Стремглавов знал его – кузен помешанного Русалкина, Евгений Жмыхов.

– Думаете? – хмыкнул репортер.

– А то! – уверенно отозвался студент.

«И в самом деле, – подумал Стремглавов, чувствуя разочарование, – с чего бы главному складу Хилькевича гореть? Застраховали, не иначе, и сами же подпалили. Все честь по чести».

Барышни в толпе заволновались, стали подниматься на цыпочки и вытягивать шеи. Стремглавов догадался, что прибыл со своей пожарной командой главный городской брандмейстер, Франц Григорьевич Кольбе. Франц Григорьевич происходил из немцев, которые переселились в О. еще во времена первого губернатора. Французский герцог вообще позволял жить в городе кому угодно, лишь бы не слишком безобразничали да исправно платили налоги. Поэтому в О. смешались потомки людей множества национальностей – французов, армян, немцев, греков, болгар, поляков, турок, итальянцев и даже русских.