Сапфировая королева

Русалкин лепечет, что ничего не знает, что он вообще не понимает, о чем идет речь… Семинарист делает вид, что хочет замахнуться. Аполлон смотрит на него с ужасом…

– Ну, говори! – глумится Семинарист. – Дом библиотекаря мы уже обыскали, там ничего нет.

– Боже! – вскрикивает Наденька, забыв о себе. – А что с Аркадием Ильичом?

Семинарист щерится.

– Повезло старику, его дома не было… Ну че? Где брюлики-то?

– Я ничего не знаю, – бормочет Русалкин. – Произошло какое-то недоразумение!

– Ага, недоразумение, что домой к тебе шлялся этот сукин сын Валевский, – хохочет Семинарист. – Нам все известно, учти!

– Какой Валевский, о чем вы? – стонет Русалкин.

– Он же Леонард Дроздовский, – поясняет Семинарист. – Знатный ворюга… Он вам украшения оставил на хранение? Или как? Лучше отдай их сразу, потому что мы все равно найдем…

К нему подходит здоровенный детина – один из его корешей, которые обыскивают остальные комнаты дома.

– Ну? – оборачивается к нему Семинарист.

– В спальне ничего, во второй спальне тоже. В сарайчике какая-то лаборатория – колбы, порошки, куски мыла… тоже мне, Брокар выискался… Нигде никаких следов цацок.

– Осторожнее! – стонет Русалкин.

Гунны выбрасывают из шкафа редкие старые книги, переплет у одной из них отваливается… Обманутый выражением его лица, Семинарист оборачивается, но понимает, что хозяин боится только за свою драгоценную библиотеку. Рожу Пашки перекашивает злобная гримаса.

– Ну ладно, – гундосит он. – Не хочешь по-хорошему, будем по-плохому… Ишь какая сестра у тебя знатная, а?

Семинарист делает шаг к Наденьке.

– Не смей трогать мою сестру! – кричит Аполлон.

Наденька не успела даже испугаться. Где-то хлопнула дверь, кто-то закричал, и в комнату ввалился с порезанным, злым лицом Леон Валевский. Перед собой он волок одного из подручных Семинариста, совсем еще мальчишку с виду, приставив к его горлу нож.

– Тю! – дивится Семинарист. – Перо!

Его помощники застыли и стали переглядываться. Пашка подбоченился, чувствуя себя здесь самым главным, человеком, который будет вести переговоры и который уж точно не даст запудрить себе мозги.

Валевский дернул порезанной щекой. Ему явно было не так легко войти в дом, полный гуннов.

– Оставь их в покое, – проговорил он, и снова в его речи прорезался четкий иностранный акцент. – Они тут ни при чем!

– Ну да, так я и поверил, – глумливо ответил Семинарист. – А ты что, Ежика резать собрался?

Ежику было очень страшно, но присутствие приятелей не позволяло ему показывать свой страх. Юнец осклабился и почувствовал, как Валевский поудобнее перехватил его за шею.

– Или вы отпустите их, или я перережу ему горло!

– Гы, ну режь, коли хошь, – милостиво разрешил Семинарист. – Нужен он мне… сявка какая-то…

В следующее мгновение кто-то из воров, подкравшись сзади, ударил Леона по голове. Ежик ловко сбросил его руку и отскочил в сторону. Валевский упал на пол.

– Нет! – закричала Наденька. – Не надо, прошу вас!

Но Леона все-таки успели ударить несколько раз, причем ногами.

– Хватит… – вмешался Семинарист, который ни на мгновение не забывал, зачем они здесь. – Хватит, кому сказал!

Подошел к Валевскому, схватил его за отвороты рубашки и заставил приподняться с пола.

– Где цацки? Где парюра? Куда ты их дел? – нараспев проговорил Семинарист.

Валевский вздернул подбородок.

– Пропил, ясно? Дурак! Нет у меня никакой парюры и никогда не было!

– Ну ладно, – прошипел Семинарист и извлек из кармана складной финский нож. Щелкнула пружина, ослепительно сверкнуло острое лезвие. – Где парюра? Последний раз спрашиваю. Охота еще возиться, глаза тебе резать…

– Брось нож.

Леон удивленно повернул голову – насколько это было возможно в его положении пленника.

В дверях стояла белокурая особа в простом черном платье и в черных же перчатках. Правая перчатка сжимала револьвер.

Из-за спины особы высовывался остренький носик библиотекаря Росомахина.

– Аркадий Ильич! – вырвалось у Наденьки. – Слава богу, вы целы!

– Так… – протянул Семинарист. – А вот и баронесса Корф!

Русалкин вытаращил глаза. Он был близорук, но уже по цвету волос, по очертаниям фигуры догадался, что стоящая в дверях особа никак не может быть баронессой Корф – той темноволосой женщиной, которая пообещала ему на вокзале, что его обществу любителей российской словесности выделят помещение, если в нем будут состоять хотя бы десять человек.