Синее на золотом

Спальня куда-то уплыла, а вместо нее возникла большая, светлая комната с камином. Амелия стояла возле двери, пытаясь выйти, – но ей не позволяли.

– Я хочу видеть его!

– Поверьте, вам не стоит этого делать, сударыня…

– Пустите меня! Пустите! Я должна его видеть!

Внезапно комната изменилась, и Амелия увидела, что вокруг нее стоят шкафы, как в библиотеке того старика, графа д’Эпири… Шкафы беззвучно повалились, а в следующее мгновение из пасти камина на Амелию хлынул кровавый поток. Она закричала…

– Сударыня! – Ева трясла ее за плечо, лицо у служанки было испуганное. Амелия прикрыла рукой глаза, собираясь с мыслями.

– Мне приснился сон. Всего лишь сон.

– Луи хотел вас видеть, – проговорила Ева. – Я сказала, что вы велели вас не беспокоить.

Амелия мрачно посмотрела на нее.

– Что ему надо?

– Он хотел знать, в котором часу мы отправимся завтра утром, – удивленно ответила служанка.

– А, – неопределенно протянула Амелия. Она немного подумала. – Я хочу поговорить с хозяином. Его зовут Бертен, верно?

– Да, сударыня. Позвать его?

Разговор Амелии с Бертеном получился не слишком продолжительным, и содержание его осталось для посторонних тайной. Известно, впрочем, что после него хозяин написал некую записку, которую попросил отнести своему зятю. Мальчик принес ответ менее чем через час, и хозяин вновь поднялся к Амелии.

– Он согласен, – объявил Бертен.

– Очень хорошо. Передайте ему, чтобы он был готов выехать завтра в восемь.

Луи поднялся рано утром. Он хотел отправиться в конюшню, проверить, как там лошади, но тут к нему заглянула Ева.

– Госпожа хочет с тобой поговорить.

Едва услышав, что его зовет Амелия, Луи просиял и тотчас же направился к ней.

– Ты хотела меня видеть? – спросил он.

Амелия сидела за столом в простом платье, которого он прежде на ней не видел, и он подумал, что оно ей очень идет. Он хотел поцеловать ее руку, но рука выскользнула из его пальцев, и опять он натолкнулся на отрешенный, упрямый взгляд. На краю стола лежал кошелек, который он успел вчера заметить в ее руках.

– Возьмите, – сказала она. – Надеюсь, этого хватит.

Ничего не понимая, он взял кошелек, увидел внутри него золотые монеты – и догадался. Его лицо дрогнуло, но он отказывался верить, что все кончится именно так, как и должно кончиться между госпожой и слугой, который ей не пара.

– Что это значит? – тихо спросил он.

Амелия отвернулась.

– Я наняла другого кучера, зятя хозяина. Он доставит нас с Евой в Амьен. А вы свободны.

– Ты не можешь поступить со мной так, – прошептал Луи. Он был очень бледен. – Что я тебе сделал? В чем был неправ?

– Не смейте говорить мне «ты», – проговорила Амелия, и по тому, как сверкнули ее глаза, он понял, что и впрямь все кончено. – Вы ни в чем не виноваты. Это была моя ошибка, но она не повторится.

– Это не ошибка, – горячо возразил Луи. – Я люблю тебя… вас. Не надо… не надо со мной так.

Все-таки она была сделана не из камня. На мгновение в ее лице что-то дрогнуло, и он уже воспрял духом, надеясь, что ему удастся ее переубедить… Но она только покачала головой.

– Вы ничего обо мне не знаете. Поверьте, так будет лучше. Я всем приношу несчастье. Я… – Она запнулась. – Так этого хватит? – спросила она, кивая на кошелек.

Этого уже он не мог стерпеть.

– Да пошла ты к черту! – в бешенстве выпалил он и, схватив кошелек, швырнул ей под ноги – так, что монеты рассыпались и затанцевали, кружа по всей комнате. И Амелия, несмотря на все свое самообладание, все-таки вздрогнула, когда за ним с грохотом затворилась дверь.

Ничего не видя перед собой, он слетел по лестнице, вбежал в конюшню, сел на свою лошадь и поскакал прочь – подальше от Лана, от своей судьбы, от этой лицемерной дряни, которая разбила ему сердце и втоптала его в грязь, так, словно он был слуга, существо второго сорта, которое и человеком-то является по недоразумению.

За городом он остановился. Он задыхался, сердце в груди было тяжелым, словно камень, перед глазами мельтешили кровавые колесницы. В ярости он ударил себя кулаком в лоб и выругался.

Он был оскорблен тем, как с ним обошлись, но едва ли не больше он был оскорблен самим собой – тем, что, несмотря ни на что, не мог перестать думать об Амелии, о ее тающих глазах и нежном лице. И чем дальше он уезжал, тем мучительнее ему хотелось вернуться.

Он покружил на месте, дергая поводья, так что его лошадь стала недовольно мотать головой, но наконец решился и двинулся обратно.