Тайна перстня Венеры

Вот и приплыли.

Ванесса. Стихоплетка хамская!

Татьяна, прижав ладони к щекам, изумленно воскликнула:

– Неужели вы сами видели?! Послушайте, обратите внимание… Посмотрите хотя бы вот на эту урну, ближайшую. Они здесь все одинаковые, я так понимаю. Бак на цепочках крепится. И как Ванесса только смогла цепь порвать, это же не нитка! Кстати, мне лицо этой женщины почему-то знакомо. Я даже думала: ну откуда я могу знать эту ненормальную! Впрочем, я ведь журналистка, круг общения широкий. Может, и пересекались когда. Как же я испугалась! Неужели Ванесса сбросила нам урну на голову?! Тогда надо в полицию идти!

Андрей, сидевший на корточках перед Егором, недоуменно пожал плечами:

– Строго говоря, именно как бросала – мы не видели. Но за полсекунды до того, как везде погас свет, Ванесса тушила об ту урну окурок. И больше вокруг ровным счетом никого не было…

Эфес, I век н. э.

Народная молва ничуть не преувеличивала: истинные бои – совсем не гладиаторские. Настоящие сражения ведутся за гладиаторов. И еще можно поспорить, кто опаснее – вооруженные мужчины или распаленные похотливой страстью женщины!

Феликс вздохнул и поморщился. Очень болит прокушенное львом плечо. Кажется, все, какое только есть на свете страдание, сосредоточено в растерзанной до кости пылающей ране. Теперь бы спрятаться в темной комнате, попытаться забыться сном, не думать про боль, кипящую под пропитанной терпкой мазью повязкой. Но разве о желаниях раба спрашивают? Ланиста распорядился прийти сюда, в просторный зал, освещенный горящими факелами. Здесь собрались состоятельные горожанки и гладиаторы. Первых намного больше, чем вторых. Подле каждого возлегающего на ложе мужчины стоят три-четыре женщины, которые, потягивая вино из кубков, без устали состязаются в остроумности беседы и лукавых взглядах. Наверное, если огонь погасить, здесь все равно будет светло от горящих вожделением женских глаз. Вход на такой ужин стоит дорого, и женщины прекрасно знают, что не всякой представится возможность отдаться гладиатору, можно заплатить кучу денег – и ничего не получить взамен. Но все равно каждый вечер во время проведения игр, закрыв лица остроугольными капюшонами, они летят сюда, как мухи на падаль. А кто же они, если не охотницы за падалью?! Должно быть, им нравится искать случая обнять мужчину, который уже на следующее утро окажется в других объятиях, последних, смертельно холодных. Может, матроны даже наблюдают за этим с трибун? И с удовлетворенной улыбкой опускают большие пальцы вниз, призывая меч в ту грудь, которую еще недавно покрывали поцелуями?..

– Какой же ты красавчик! Жаль только, очень бледный. Но ведь лев повредил лишь плечо, а все остальное как, в порядке? Ну, не молчи же! Расскажи, страшно было, когда зверь бросился на тебя? Я присяду рядом? Не возражаешь, красавчик? А ведь я сидела на трибуне, видела, как несладко тебе пришлось. Жуткое зрелище. С какой-то молоденькой рыжеволосой красавицей даже истерика случилась. Ты заметил, как она горстями швыряла сестерции? Разбрасывала монеты направо и налево, только бы тебя пощадили…

Феликс, чувствуя тяжелый, приказывающий взгляд ланисты (он якобы оживленно беседовал в отдалении с какой-то недовольной женщиной, но при этом внимательно наблюдал за всем происходящим в зале), облизнул пересохшие губы и честно попытался промычать в ответ хоть что-нибудь. Но звуков своего голоса не услышал. Почувствовал только, что язык стал горько-соленым.

– Да у тебя, я смотрю, лихорадка, – разочарованно протянула незнакомка. Ее лицо дрожало и расплывалось в зыбком тумане, однако Феликс все же понял: девушка хорошо сложена и красиво одета в короткую тунику из золотистой переливающейся парчи, перехваченную широким золотым поясом. – Ты ни на что не годен, а жаль. Теперь понятно, почему у твоего ложа никого нет. А я-то обрадовалась, думала, вот удача, такой красивый – и один. Что ж, пойду дальше искать свое счастье, времени до рассвета остается все меньше. Ты мне очень понравился, милый. Ты такой славный! Но тебе теперь нужна не женщина, а отдых!

Он хотел сказать вдогонку ее хрупкой фигурке:

«Принеси вина. А еще лучше – воды. И пить, и смочить лоб».

Не вышло даже разомкнуть рта. Только пот с лица, кажется, покатился еще сильнее; в глазах потемнело. И пришло очень отчетливое ясное понимание: умирает.

Так вот ты какая, смерть.

С тенями на белоснежных стенах, чуть чадящими факелами, длинными столами, уставленными изысканными яствами. Вон какие яблоки красивые виднеются на блюде, румяные, горкой, и под их тонкой полупрозрачной кожурой, должно быть, полно сладкого освежающего сока. Уставшие гладиаторы, как покойники, обессиленно раскинулись на ложах, облепленных пиявками-поклонницами. Женское вожделение, словно неспокойное море, жаркими волнами плещется по залу.