39  

– Алмаз… Спасены! – пробормотала Теренция, закрывая кулачок с перстнем складками палы. – Теперь в ювелирную мастерскую, раздобыть денег, и сразу к Феликсу.

Однако быстро продать кольцо не удалось.

– Это не золото, а медь. Не алмаз, стекляшка, – твердил толстенький торговец, едва умещающийся за прилавком. С притворной озабоченностью он чмокал губами, якобы выражая сочувствие. Глазки же его при этом хитро блестели. – Но я, так и быть, дам тебе за него хорошую цену. Не обижу такую красивую девушку, хоть и себе в убыток.

Он опустил в ладонь Теренции легкий мешочек с монетками и, довольно усмехаясь, собрался положить перстень в стоящую на прилавке большую терракотовую шкатулку.

– Забирай свои деньги! Ты что, думаешь, на дурочку напал! – Девушка метнула мешочком в торговца (тут же зазвенели рассыпавшиеся сестерции), ловко выхватила из потной лапы опешившего мужчины кольцо и выбежала на улицу.

Чуть отдышавшись, она бросила взгляд на небо и с досадой закусила губу.

Солнце миновало зенит, близится вечер. Пока разыщешь новую лавочку – будет еще не очень поздно, на постоялый двор до прихода Марка Луция Сципиона вполне можно успеть воротиться. А вот навестить Феликса – точно нет.

Представив себе долгий мучительный вечер, сначала в обществе Петры, потом постоянно требующего ласк сенатора, Теренция застонала.

Милый Феликс!

Как же хочется быть с тобой!

Темные брови, длинные, вразлет, с красивым изгибом. Глаза – прекрасное озеро. Губы все время искусанные, что за наказание, вот же дурацкая привычка: как задумается, так непременно надо рот обгрызть! Поцелуи любимого поэтому нежные, пьянящие – но с привкусом крови. Неизведанное, невообразимое прежде наслаждение – чтобы его ладонь с тонкими пальцами просто накрывала руку. Вроде бы мелочь. А голова кружится, время исчезает, только теплый сияющий свет счастья заполняет убогую каморку. И в нем хорошо. И ничего-то больше в жизни не надо…

Она очнулась, когда поняла, что уже успела добежать до казарм. Помахала рукой отчаянно рубящимся на деревянных мечах гладиаторам, заторопилась к той части серого здания, где находилась комнатка Феликса.

Все-таки хорошо, что любимый не похож на гладиаторов. Он не такой сильный, не такой отчаянный. Но, кажется, от этого только сильнее разгорается любовь к нему. Сила – она и есть сила, ей ничего больше не надо.

А Феликс, он такой милый, такой славный… Он нуждается в помощи, и благодарен, и похож на большого красивого ребенка, который слабо представляет, чего хочет.

Чего хочет, чего хочет…

Ого!

Ого!!

Ого!!!

Уткнувшаяся в смуглую гладкую грудь, сомкнувшая руки на тонкой спине, где прощупывался каждый позвонок, Теренция испуганно замерла.

Ее мальчик, любимый Феликс, он явно хочет не целовать виски, не гладить волосы, не петь на ухо, щекоча дыханием, смешную песенку. У них между животами зажато такое…

Да, Феликс очень красивый там. Когда у юноши был жар и по всему телу от неимоверной слабости струился влажный пот, врач сказал обмыть его всего. И даже помог развязать заскорузлый узел набедренной повязки. Большой, спящий, с черненькой овальной родинкой член Феликса показался самым прекрасным на свете. Но он не вызвал тем не менее даже мыслей о плотском наслаждении. Только удивление: раньше всегда до дрожи нравились мужчины с такими огромными орудиями любви; стоило только подумать о большом члене, и вспыхивало мучительное вожделение, а сейчас любые телесные утехи кажутся такими бессмысленными. Даже с Феликсом. Не это главное, не в этом суть. Любовь, чуть болезненным комком в горле, требует одного: просто видеть глаза, быть рядом, улыбаться ему, наблюдать выздоровление.

Но вот любимый поправился, и…

– Моя девочка, любимая, не бойся, я буду нежным с тобой. Ты такая красивая. – Феликс, опустив Теренцию на ложе, расстегнул накидку, развязал пояс на тунике. – Я так мечтал о тебе. Очень боялся, что не смогу любить тебя. Но вот силы вернулись. Как же мне тебя хочется, хочется, хочется. Можно? Я буду ласковым, я постараюсь, чтобы тебе было хорошо.

Она слушала его шепот и едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться.

Вся прошлая жизнь – грязное мучение.

Настоящее счастье – только объятия любимых рук.

И желание, оказывается, может закипать лавой – нежно-обжигающей…

Эфес, май 2009 года

Смешная, глупая, обиженная, разозлившаяся, доверчивая, обманутая, подозрительная, раздосадованная, оскорбленная…

  39  
×
×