Фиалковое зелье

При этих словах англичанин несколько опомнился.

– Но, мисс Антуанетта… Уверяю вас, вы ничем не сможете нам помочь!

– Ах, вот какого вы обо мне мнения! – возмутилась дверь. – Вы, Джеймс… вы, сэр, жестокий человек! Вы ничуть не лучше моей тетушки, да хранит ее Бог, которая всегда хотела, чтобы я ушла в монастырь… И в вас совершенно нет жалости к бедной девушке, которая стоит одной ногой в могиле…

Бедный Сандерсон даже понятия не имел, что тетушка Евлалия мечтала упечь свою племянницу в монастырь. Экспромт Полины оказался на редкость удачным: англичанин преисполнился самого искреннего негодования и тотчас же записал тетушку в исчадия ада.

– Право же, мисс Антуанетта, если вы так хотите, я могу все вам рассказать, – смиренно промолвил он. – Я только думал… по правде говоря, я был уверен, что вам это не будет интересно. Обыкновенная встреча… впрочем, на нее должен явиться не вполне обыкновенный человек…

Дверь заскрежетала и отворилась. На пороге стояла мадемуазель Антуанетта, улыбаясь самой лучистой, самой очаровательной из всех своих улыбок.

– Ну вот, наконец-то я узнаю вас, сэр, – приветливо сказала она. – Прошу вас, заходите, только осторожно, потому что тетушка уже спит, а если она проснется, у меня будут неприятности. Мария! Мария! Чего ты ждешь? Неси свет!

Она проводила Сандерсона в гостиную. «Немая» Мария шла впереди, неся подсвечник. Тени, причудливо извиваясь, карабкались по ступеням лестницы, скользили по стенам.

– Итак, – сказала мадемуазель Антуанетта, когда они с Сандерсоном остались в комнате одни, – так что же вы затеваете, дорогой Джеймс?

Глава 26

Блаженство Августа. – Чай, послуживший причиной весьма важных событий. – Ораторское мастерство господина Зидлица. – Кое-что о лоскутном одеяле и о том, как правильно разрывать его на части.

Август Добраницкий переживал блаженное время.

Он только что чудом избегнул смертельной опасности, и друзья, эти чудесные, великодушные друзья, полностью взяли на себя заботу о нем. Целыми днями он спал, а когда просыпался, ему приносили поесть и выпить, после чего он начинал зевать и вскоре вновь засыпал. Все время рядом с ним неотлучно находился гигант Балабуха, готовый в случае чего сокрушить врагов, которые вздумали бы явиться за его, Августа, головой. Под такой охраной можно было жить, не тужить. Август и не тужил.

Как-то он проснулся, удивился, что уже настал вечер, и почувствовал, что во рту у него сухо и что вообще, честно говоря, недурственно было бы чего-нибудь скушать. Антон Григорьевич мигом послал Ваську за ужином, который можно было также назвать поздним завтраком и который состоял всего из пяти блюд, включая чай. Август отдал должное каждому из блюд, но вот чай ему не понравился. Он был какой-то горький и противно пах, – однако, так как Август был хорошо воспитан и не хотел огорчать друга мелочами, которые вовсе не заслуживали внимания, то он просто выплеснул свою чашку на ни в чем не повинное растение в горшке, едва артиллерист отвернулся.

Увы, Балабуха забыл наказ Гиацинтова и всыпал-таки сонный порошок в чай, хотя Владимир строго-настрого предупредил его, что этого делать не следует – чай непременно выдаст присутствие снотворного.

– Гм, Август… – нерешительно промолвил гигант. – Ты уже все съел? Ну и славно! Выспаться не хочешь?

– Да я только встал! – искренне удивился Добраницкий.

– Так-то оно так, да сам видишь… Время-то позднее, да и я тоже хочу ложиться.

Невольно Август заинтересовался. «Чего он от меня хочет? – мелькнуло у него в голове. – К чему такая настойчивость?»

– Ты знаешь, Антоша… – Он несколько раз зевнул. – Что-то я того… и в самом деле… расположен вздремнуть…

– Вот и славно! – обрадовался Балабуха.

Добраницкий лег в постель и притворился, что спит, но вместо этого внимательно наблюдал за своим стражем. Через некоторое время тот, убедившись, что вверенный его попечению подозрительный элемент уснул, взял пистолет, проверил, заряжен ли он, как следует запер дверь, и, крякнув, вылез в окно.

«Ничего себе! – похолодел Август. – А если меня вдруг резать придут? Вот тебе и друзья! Пообещали защищать от всяких супостатов, а сами…»

Он сел в постели и взъерошил обеими руками волосы. Сна не было ни в одном глазу.

«Интересно, что это они там затеяли? Уж если надо выходить из комнаты, то для этого существует дверь. Зачем же в окно лазить?»