Адъютанты удачи

–?Какая разница? – небрежно отозвался Каверин. – Главное, что он – прекрасный и очень отзывчивый человек!

И молодой бретер вместе с прекрасным человеком, о существовании которого полчаса назад даже не подозревал, сел в фиакр, а Полина Степановна, оставшись на набережной одна, только укоризненно покачала головой.

Глава 2

Пери в истерике. – Великий замысел военного министра. – Неописуемое коварство князя Г. – Превратности судьбы

Как видим, говоря старику о том, что в Париже у него нет ни единого знакомого, Алексей был не вполне точен. По правде говоря, знакомых набралось бы около десятка.

Первой из них следует назвать уже известную читателю Полину Степановну Серову, которую Гришка, денщик Каверина, весьма непочтительно, но небезосновательно именовал «анафемской барышней». Барышня была круглой сиротой восемнадцати лет от роду, очаровательной, доброй и покладистой – в те моменты, когда она не была упрямой, как стадо мулов, и назойливой, как репей. Именно два последних качества в полной мере пришлось испытать на себе князю Г., возглавлявшему N-ский гусарский полк, в котором числился друг детства Полины, голубоглазый обалдуй Лёвушка.

Что касается Лёвушки, то у него помимо прочих талантов имелся талант совершенно особенный. Есть люди, которые всегда умудряются выходить сухими из воды, а вот Лёвушка обладал способностью, совершенно противоположной, то есть влипал во все возможные и невозможные неприятности. И не то чтобы ему не везло – наоборот, он с невероятным упорством искал на свою голову приключений, а найдя их и получив по полной, искренне радовался, как хорошей шутке.

Последняя шутка, которую Лёвушка отмочил до того, как попал под арест, состояла в следующем: с группой приятелей, таких же балбесов, как и сам, он сорвал представление актрисы Глафиры Брандахлыстовой. Нет, актрису не освистали, не ошикали – молодые люди просто помешали ей играть, расхаживая по залу и громко беседуя во время представления. В результате пьеса с треском провалилась. Актриса устроила истерику, швырнула букетом в костюмершу и накричала на директора театра.

Я уже вижу, как вы пожимаете плечами: эка невидаль, несколько юношей пошалили, сделали глупость. И потом, мадам Брандахлыстова, если уж говорить начистоту, такая же актриса, как ваш дедушка – император Бразилии. Наивный мой читатель! Разве вы не знаете (но это только строго между нами), что госпожа Брандахлыстова пользуется милостью великого князя… (Нет, нет, трепещу, не смею назвать его имени.) Разве вам неведомо, что князь, невзирая на вовсе не юные лета, влюбился в нее, как мальчишка, посылает актрисе через адъютантов букеты, скрепленные бриллиантовыми браслетами, и даже – о ужас! – принялся сочинять стихи в ее честь? Разве вам неизвестно, что Глафира состоит под его покровительством, а значит, всякая обида, учиненная ей, рассматривается как прямое оскорбление самого князя? Ах, вы подозревали нечто подобное… Вы наконец-то поняли, почему сей унылой бездарности с писклявым голоском и неестественными интонациями достаются в газетах одни восторженные отзывы и почему ее называют северной пери и дивным виденьем нашей сцены…

А тут некстати явился гусар и, задорно бренча шпорами, выставил северную пери на посмешище. Естественно, пери закатила любовнику истерику номер два по усиленной схеме и потребовала наказать виновных. Отправить их в Нерчинск! На рудники! Поставить к позорному столбу! А еще лучше – вообще лишить жизни!

И тогда как-то незаметно выяснилось, что приятели Лёвушки пошли за ним исключительно потому, что тот их подбил – обманул, заставил, опоил, – они вообще не ведали что творили, а госпоже Брандахлыстовой желают исключительно всяческих благ и пожизненного процветания. Причем глаза их были при этих заявлениях такими кристально честными, что становилось даже как-то неловко, знаете ли.

Словом, приятели отвертелись, что и немудрено с их незамутненными помыслами и чистыми глазами, а Лёвушка – нет. Лёвушка не стал кривить душой: да, он сорвал представление нарочно. Просто Глафира успела порядком ему надоесть в предыдущей пьесе, портя своим присутствием все впечатление, и он решил как следует ее проучить.

–?Голубчик, – сочувственно сказал ему тертый калач, старый полковник, которого поставили разбирать дело «о возмутительном поведении в храме Мельпомены и подстрекательстве к общественным беспорядкам», – может быть, у вас есть дядюшка или родственник какой-нибудь, немножко того… тронутый? Вы бы сослались на родство, а там, глядишь, вас бы и помиловали.