Крест Евфросинии Полоцкой

Тимур Андреевич метнулся к столу, где в забавной пластмассовой подставке стоял сотовый телефон, набрал знакомые цифры. После десятого равнодушного гудка пришлось отключиться.

«Андрей не хочет со мной разговаривать. Что? Что это значит?», – волновался он.

Потом спохватился, нажал кнопку селекторной связи и сказал секретарю:

– Верочка, распорядитесь отменить операцию. Нет, пока я не могу сказать, на какое число ее перенести. Я чувствую себя очень плохо, а операция ответственная. Нет, спасибо, «Скорую» вызывать не нужно. Я сейчас поеду домой, отлежусь, и все пройдет…

Он еще говорил с Верочкой, когда в кабинет ворвалась Ольга Зацепина. Ее личико побледнело от беспокойства.

– Что? Тимур Андреевич, что случилось?

Он сорвался на крик:

– Ничего экстраординарного! Я не понимаю, у вас что, работы нет?! Что вы все ко мне привязались?! Просто схватило сердце! Могу ли я себя хоть раз в жизни почувствовать плохо?!

Он схватил портфель и, проскочив мимо хватающей ртом воздух Ольги, выбежал из кабинета.

Еще в коридоре клиники, не отвечая на приветствия сотрудников, он принялся названивать Ларио. Десять гудков. Пятнадцать. Двадцать. Потом телефон самопроизвольно разъединяется…

Он плохо помнил, как, минуя обеденные пробки, добрался до дома. Вошел в прихожую и, не разуваясь, зачем-то прижимая к груди портфель, сел прямо на пол, прислонился спиной к стене.

Через пять минут в дверь позвонили.

«Ларио!» – пронеслось в голове.

Тимур Андреевич прильнул к глазку и закусил губу: возле двери стояли вооруженные автоматами сотрудники вневедомственной охраны.

– Простите, – открыв замок, забормотал он. – Я плохо себя чувствую. Забыл снять квартиру с сигнализации.

– Бывает, – покладисто согласился один из мужчин. – Паспорт ваш предъявите, пожалуйста.

Уладив все формальности, сотрудники вневедомственной охраны удалились, а Тимур Андреевич дотащился до гостиной и упал на диван.

Он любил эту комнату, декорированную в стиле дворцовых покоев XVIII века. И гордился установленными под стеклянными витринами с дополнительной сигнализацией раритетами. Чаша конца XIII – начала XIV века из кованой латуни; чеканка, инкрустированная серебром, золотом и черной пастой. Не важно, во сколько обошелся этот шедевр искусства мамелюков. Он помогал жить, он стал важной частью жизни. Так же, как и фигурка Христа, снятая с распятия, выполненная из дерева, со следами позолоты и полихромии. Отец говорил, что раритет был изготовлен не позднее XII века, и он оказался прав, повторная экспертиза это подтвердила.

Его коллекция. Его любимые экспонаты, которые с радостью выставили бы самые лучшие музеи мира…

Тимур Андреевич не отводил глаз от витрины, но привычной радости и умиротворения созерцание ярко освещенных неоновыми лампами реликвий больше не доставляло. Он так рассчитывал на чудо. Что через пыль веков к нему придет дивный, уникальный крест. Но этого, наверное, не будет. На звонки Ларио не отвечает. Скорее всего, нашел более щедрого покупателя. То есть это Ларио думает, что более щедрого. За такой раритет можно заплатить любые деньги и не торговаться, только радоваться и восхищаться. Но продавец молчит. Что делать – непонятно…

Внезапно Антипов, хлопнув себя по лбу, вскочил с дивана и побежал в кабинет.

Через пятнадцать минут лихорадочного копания в записных книжках он облегченно вздохнул. И, захватив портфель, выскочил из квартиры…

***3

– И как это все называется? Давай объясняй! Славы захотелось? Комментатор, блин, выискался! А что же ты на совещаниях сидишь, как мышь под веником? Сидишь, бляха муха, и молчишь в тряпочку! А с журналистами потрындеть, покрасоваться – это всегда пожалуйста, первый!

«Вот ведь допекло Карпа, – грустно думал Владимир Седов, стараясь слушать вопли начальника с приличествующим ситуации видом: кающимся, но при этом достаточно уверенным. Выдержать баланс было сложно, так как очень хотелось не управлять лицевыми мышцами, а врезать по противной лоснящейся физиономии шефа. – Да уж, как самому рапортовать – так Карп первый так и лезет во все телекамеры. На общих пресс-конференциях прокуроры других округов ведут себя прилично. Нашему больше всех надо, не умолкает, соловьем заливается. Как же его прихватило, родимого…»

– Нет, славы мне не захотелось. Эта публикация появилась с целью активизировать работу по делу об убийстве близнецов, Александра и Никиты Грековых, а также Николая Вадюшина. Не волнуйтесь, ситуация под контролем, – пояснил следователь, с тревогой наблюдая за перемещениями по кабинету зеленой попискивающей кляксы – Амнистии. – Обращаю ваше внимание на то, что конкретной фактуры по находящемуся в производстве делу не обнародовано. Мой комментарий занял ровно две строчки. А журналистка, готовившая публикацию, – человек надежный и проверенный.