Загадка Эндхауза

— Тысяча извинений, — смущенно пробормотал Пуаро. — Мадемуазель, вы необычайно любезны. Я весьма сожалею… Уф-ф! Моя нога… какая боль! Нет, нет, ничего особенного, просто подвернулась лодыжка. Через несколько минут все будет в порядке. Но если бы вы помогли мне, Гастингс… вы, а вот с той стороны — мадемуазель, если она будет столь необыкновенно любезна. Я стыжусь просить ее об этом.

Мы с девушкой, поддерживая Пуаро с двух сторон, быстро втащили его на террасу и усадили в кресло.

Я предложил сходить за доктором, но Пуаро категорически воспротивился.

— Говорю вам, это пустяки. Просто подвернулась лодыжка. Минутку больно, и все уже прошло. — Он поморщился. — Вы сами увидите, через одну маленькую минутку я обо всем забуду. Мадемуазель, я благодарен вам тысячу раз. Вы чрезвычайно любезны. Присядьте, прошу вас.

Девушка опустилась на стул.

— Это, конечно, не серьезно, — сказала она, — но показаться доктору не мешает.

— Мадемуазель, заверяю вас, все это пустяки. В вашем приятном обществе боль уже проходит.

Девушка рассмеялась.

— Вот и чудесно!

— А как насчет коктейля? — поинтересовался я. — Сейчас почти самое время.

— Ну что ж… — она замялась. — Спасибо, с удовольствием.

— Мартини?

— Да, пожалуйста, сухое мартини.

Я вышел. Когда я возвратился, заказав коктейли, Пуаро с девушкой оживленно болтали.

— Вы представляете, Гастингс, — проговорил он, — тот дом — ну, самый крайний, мы им так восхищались, — принадлежит мадемуазель.

— Да что вы? — удивился я, хотя никак не мог припомнить, когда же это я восхищался этим домом. По чести говоря, я его даже не заметил. — У него такой мрачный и внушительный вид, добавил я, — наверно, оттого, что он стоит на отшибе.

— Он так и называется: «Дом на краю», — сообщила девушка. — Я его люблю, но он совсем развалина. Дунь — и рассыплется.

— Вы последняя представительница старинного рода, мадемуазель?

— Да ну, какой там род. Впрочем, Бакли живут здесь уже лет двести-триста. Мой брат умер три года назад, так что я действительно последняя в семье.

— Печально. И вы живете в доме одна, мадемуазель?

— О, я ведь тут почти не бываю! А если приезжаю, у меня всегда собирается теплая компания.

— Как это современно! А я-то уж представил себе вас в таинственном и сумрачном особняке, над которым тяготеет фамильное проклятие.

— Какая прелесть! У вас, наверное, очень богатое воображение. Нет, надо мной ничто не тяготеет. А если в доме и завелся призрак, он хорошо ко мне относится. За три последних дня я трижды избежала верной смерти. Можно подумать, что меня заколдовали.

— Избежали смерти? — встрепенулся Пуаро. — Это любопытно.

— Да нет, ничего особенного, чистая случайность.

Вдруг она резко наклонила голову — мимо пролетела оса.

— Противные осы! Здесь, наверное, близко гнездо.

— Пчелы и осы… вы их не любите, мадемуазель? Они вас когда-нибудь жалили?

— Нет… просто действует на нервы, когда они проносятся у самого лица.

— Пчелка в чепчике, — проговорил Пуаро. — Ваша английская поговорка.

Принесли коктейли. Мы подняли фужеры и обменялись обычными незначащими фразами.

— А я ведь и в самом деле шла сюда на коктейль, — сказала мисс Бакли. — Наши, наверное, удивляются, куда я запропастилась.

Пуаро откашлялся и поставил фужер.

— Чего бы я не дал за чашку густого, хорошего шоколада, — вздохнул он. — Но в Англии его не делают. Однако и у вас есть приятные обычаи. Молодые девушки… их шляпки надеваются и снимаются… так легко… так мило…

Девушка удивленно посмотрела на него.

— Что вы имеете в виду? А как же им сниматься?

— Вы говорите так, ибо вы молоды… да, очень молоды, мадемуазель. А для меня самым естественным кажется тщательно уложенная высокая прическа… вот так… и шляпка, прикрепленная множеством булавок, здесь, здесь, здесь, — и он с ожесточением вонзил в воображаемую шляпку четыре воображаемые булавки.

— Но это же неудобно!

— Еще бы! Конечно! — воскликнул Пуаро. Ни одна светская страдалица не произнесла бы этих слов с большим чувством. — При сильном ветре это было мучительно… у вас начиналась мигрень.

Мисс Бакли стащила свою простую широкополую фетровую шляпку и бросила ее рядом с собой.

— А теперь мы делаем вот так, — она засмеялась.

— И это разумно и мило, — с легким поклоном ответил Пуаро.