Странно, что когда вы втайне что-то подозреваете, то стоит кому-нибудь высказать подобное же предположение вслух, как вам непременно захочется его опровергнуть. Я негодующе возразил:
— Вот опять ты не даешь себе труда поразмыслить! С какой стати миссис Феррар кончать жизнь самоубийством? Вдова, еще молодая, богатая, превосходное здоровье. Нелепость!
— Вовсе нет. Даже ты должен был заметить, как она изменилась за последние полгода. Комок нервов. И ты сам только что признал, что у нее была бессонница.
— Каков же твой диагноз? — холодно спросил я.
— Несчастная любовь, я полагаю?
Моя сестра покачала головой.
— Угрызения совести, — изрекла она со смаком.
— Ты же не верил мне, что она отравила своего мужа. А я теперь совершенно в этом убеждена.
— По-моему, ты нелогична. Уж если женщина пойдет на убийство, у нее хватит хладнокровия воспользоваться его плодами, не впадая в такую сентиментальность, как раскаяние.
— Может, и есть такие женщины, — покачала головой Каролина, — но не миссис Феррар. Это были сплошные нервы. Она не умела страдать и захотела освободиться. Любой ценой. Мучилась оттого, что сотворила. Мне очень жаль ее.
Не думаю, чтобы Каролина испытывала сострадание к миссис Феррар, пока та была жива. Но теперь, когда та уже не могла больше носить парижские платья, Каролина была готова пожалеть ее. Я твердо заявил Каролине, что она несет вздор. Я был тем более тверд, что в душе отчасти соглашался с нею. Однако не годится, чтобы Каролина узнавала истину каким-то вдохновением свыше. Ведь она не замедлит поделиться своим открытием со всей деревней, и все подумают, что оно основано на моем медицинском заключении. Жизнь порой бывает очень нелегка.
— Вздор, — ответила Каролина на мои возражения.
— Вот увидишь, она оставила письмо, в котором признается во всем.
— Она не оставляла никаких писем, — ответил я резко, не сознавая, к чему приведут мои слова.
— А, — сказала Каролина, — значит, ты об этом справлялся? В глубине сердца, Джеймс, ты со мной согласен! Ах ты, мой милый старый притворщик!
— В подобных случаях необходимо рассмотреть и возможность самоубийства, — возразил я.
— Будет следствие?
— Может быть. Но если я смогу с полной ответственностью заявить, что это — несчастный случай, вероятно, следствия не будет.
— А ты можешь? — спросила Каролина проницательно.
Вместо ответа я встал из-за стола.
2. Кингз-Эббот
Прежде чем рассказывать дальше, следует, пожалуй, дать представление о нашей, так сказать, местной географии. Наша деревня Кингз-Эббот — самая обыкновенная деревня. Наш город — Кранчестер — расположен в девяти милях. У нас большая железнодорожная станция, маленькая почта и два конкурирующих универсальных магазина. Способные люди покидают деревню в пору юности, но зато у нас изобилие незамужних дам и офицеров в отставке. Наши увлечения и развлечения можно охарактеризовать одним словом — сплетни.
В Кингз-Эббот есть только два богатых дома. Один — «Королевская лужайка» — унаследован миссис Феррар от ее покойного мужа. Другой — «Папоротники» — принадлежит Роджеру Экройду. Экройд всегда интересовал меня как законченный с виду экземпляр деревенского сквайра. Он похож на одного из тех румяных, спортивного склада джентльменов, которые непременно появляются на фоне зеленого лужка в первом действии старомодных музыкальных комедий и поют песенку о том, что собираются поехать в Лондон. Теперь на смену музыкальным комедиям пришли ревю, и деревенские сквайры вышли из моды. Впрочем, Экройд, разумеется, вовсе не деревенский сквайр, а весьма преуспевающий фабрикант вагонных колес. Ему пятьдесят лет, он краснолиц и добродушен. Большой друг священника, щедро жертвует на приход (хотя в домашней жизни чрезвычайно скуп), шефствует над крикетными матчами, юношескими клубами, короче говоря — он душа нашей мирной деревни Кингз-Эббот.
Когда Роджеру Экройду шел двадцать второй год, он влюбился в красивую женщину, по фамилии Пейтен, лет на пять-шесть старше его, и женился на ней. Она была вдовой с ребенком. История этого брака коротка и печальна. Миссис Экройд оказалась алкоголичкой, и через четыре года после брака алкоголь свел ее в могилу.
Вторично Экройд не женился. Когда миссис Экройд умерла, ее сыну было семь лет. Теперь ему двадцать пять. Экройд всегда относился к нему как к родному сыну, но тот — юноша легкомысленный и причиняет немало беспокойства своему отчиму. Тем не менее мы все в Кингз-Эббот очень любим Ральфа Пейтена, хотя бы уж за одно то, что он так красив.