Ледяной сфинкс

– А Николенька ведь жить с ней собирался, чувства серьезные питал, – вздохнула Настасья Ивановна. – Какая же из нее после этого хозяйка?

– Он вам сам сказал про чувства? – поинтересовалась Амалия невинно.

– Да нет, я в письме вычитала, – улыбнулась женщина.

– В письме? В каком письме?

Рука Настасьи Ивановны с чашкой замерла в воздухе, а кончик носа порозовел, как у пойманной с поличным.

– Николай оставил Даше письмо? – допытывалась Амалия, и сейчас никакой меркантильности в ее облике не было. – Где оно?

Однако мадам Петрова уже опомнилась.

– Ну что вы, сударыня… Нехорошо ближних-то подозревать! Какая разница, что за письмо-то? Я ему мать, имею право все знать…

Амалия, не отвечая, холодно смотрела на собеседницу.

– А если бы и ей письмо, что за дело? – перешла в атаку Настасья Ивановна. – Тоже мне, герцогиня выискалась… Я не для того своего мальчика растила, чтобы он попался… не понять кому…

– Где письмо? – вмешался Александр. – Если оно было адресовано Даше, вы обязаны его отдать.

Настасья Ивановна посмотрела на его решительное, недоброе в данный момент лицо, перевела взгляд на Амалию, но и в той не встретила ни капли сочувствия.

– А нет письма, – хмыкнула хозяйка. – Я его порвала.

И она с торжеством покосилась на незваных гостей: что, мол, скушали, господа хорошие?

– Что же там было, в том письме? – мрачно спросила Амалия. – И почему Николай не успел его отправить?

– Дак я случайно его отыскала, – обрадовалась хозяйка. – И надпись меня смутила: если буду, мол, отсутствовать более трех дней, передать Дарье Кузнецовой, в собственные руки. При чем тут она? А мать как же? Ну, я и… не утерпела и открыла.

«Черт бы тебя побрал! – с досадой подумал офицер. – Однако и я хорош! А Амалия-то… Актриса, одно слово – актриса! И какой у нее противный был вид – деньги должен, видите ли. А на самом деле просто выспрашивала, с кем он дружил…»

– И ничего там особенного не было, – продолжала Настасья Ивановна уже обидчиво. – Мол, если с ним что случится, он просит поминать его в молитвах, не забывать и всякое такое. Она-де была светлым лучом в его жизни. Каково?! Ну и всякое в том же роде. Что он мечтал соединить с ней свою судьбу, что она замечательная дальше некуда. – Хозяйка осуждающе покривила губы. – Вот и все!

– И вы его уничтожили? – вскипел Александр. – Вы порвали письмо, которое ваш сын написал своей невесте, несчастной девушке? Да знаете, кто вы после этого?

Настасья Ивановна вжалась в спинку кресла.

– Чегой-то сердитый вы какой, – проговорила она, сейчас в ее речи от волнения проступил явный простонародный говор. – А с чего бы, собственно? Мы в своем праве! Мало ли кто какие письма писал… Вот и дописался! Оставил меня одну на старости лет… Не умнее отца, право слово! – Женщина всхлипнула. – Тот тоже сгинул ни за что, на строительстве дороги железной надорвался… А я как будто виновата! В чем, спрашивается? Что в последнем себе отказывала, лишь бы сына на ноги поставить? А он все по горничным… Не удивлюсь я, если узнаю, что ваша Даша тут замешана! Я в полиции так и скажу! – заявила вдруг Настасься Ивановна.

Александру было и жалко ее, и противно. Жалко, потому что он сидел напротив женщины, потерявшей сына, а противно потому, что она не вызывала в нем ничего, кроме отвращения. Есть такие ограниченные натуры, которые неприятны и в радости, и в горе, и похоже, что мать студента Петрова принадлежала именно к ним.

– Вы вольны говорить полиции все, что угодно, – ледяным тоном промолвила Амалия, – но наказания за клевету еще никто не отменял.

И, так и не притронувшись к чаю, не сказав и слова на прощание, поднялась с места. Александр последовал ее примеру.

– Скатертью дорога! – проворчала Настасья Ивановна, когда гости уже вышли из дома и не могли ее слышать.

И тут случилось нечто странное. Из-за двери, которая вела в другие комнаты, показался человек. Судя по всему, он простоял там все время, пока Амалия и офицер находились в гостях у Настасьи Ивановны.

– Уж насилу их спровадила, – пожаловалась ему хозяйка. – Но я ничего им не сказала, как вы и просили.

И женщина с надеждой посмотрела в лицо ненакомцу. А тот шутливо погрозил ей пальцем и с укором спросил:

– Про письмо-то вы зачем, а? Ну как они догадаются, что в то письмо вложено?

– Да, про письмо неловко вышло, – призналась хозяйка. – Но откуда же им догадаться-то? Письмо ведь у вас, я отдала его, как вы и велели.