Ледяной сфинкс

Это было неправдой. Александр вовсе не считал крестного врагом, но его задело то, в каком виде граф представил Амалию. Она храбрая, упрямая, с обостренным чувством справедливости, сказала ему, что хотела бы видеть его своим братом, – а Андрей Петрович изобразил все так, словно девушка была вульгарной мелкой хищницей, обыкновенной охотницей на женихов. Корф перебрал в памяти все свои встречи с Амалией. Нет, нет, та никогда не пыталась ему понравиться, да что там – похоже, вообще согласна была терпеть его лишь постольку, поскольку он ей не мешал. И еще Александр подумал, что ни разу не видел ее в непринужденной обстановке – на балу, на званом вечере. Интересно, а она любит танцевать? И какой ее любимый танец?

– Мы проехали особняк Гагариных, – проговорил молодой человек, по-прежнему глядя в окно.

Сенатор махнул рукой.

– Я просто хотел тебя увезти. Мне не нравятся эти люди. И мне не нравится этот дом.

Александр усмехнулся. Значит, вместо того чтобы мирно пить чай с родственниками Амалии под фамильными портретами, он будет скучать у себя на Офицерской. Спасибо, крестный, удружил!

– Льва завтра хоронят, – продолжал граф. – Надеюсь, ты придешь на отпевание. Оно состоится в той церкви, которая…

– Я знаю, – мрачно кивнул Александр, – мне Серж уже сказал. Да, конечно, я буду.

Сенатор шевельнулся, переложил трость из одной руки в другую.

– В городе неспокойно, а в тебя вчера стреляли… – В голосе крестного прозвучали непривычные для него умоляющие нотки. – Может быть, ты пока переберешься ко мне? Поверь, мне бы не хотелось, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

Если даже не принимать в расчет, что жизнь под боком у сенатора сильно ограничила бы его свободу действий, все равно – находиться в том же доме, где умирал Лев, видеть те же вещи, которые видел он перед смертью… Александр содрогнулся и сказал:

– Благодарю вас за заботу, но я никого не боюсь.

– Я должен понимать твои слова как «нет»? – проворчал Андрей Петрович. – Но ты можешь хотя бы пообещать мне, что больше не будешь ходить на Невский?

– Не могу, – спокойно ответил Александр. – Невский проспект слишком велик и является главной улицей нашей столицы.

Молодой человек отлично понимал, что крестный имел в виду вовсе не улицу, однако не собирался уступать давлению. И граф, казалось, предпочел смириться.

– Хорошо, – вздохнул он, – будем надеяться, ты знаешь, что делаешь.

Глава 24

Ссора

Александр собирался через день-другой заглянуть к Амалии, справиться о ее самочувствии, но получилось так, что его закружил водоворот обстоятельств, который не оставил времени для того, чтобы наведаться в дом с атлантами на Невском. Сначала хоронили Льва Строганова, потом наведался следователь, который сообщил ему о том, что он уже знал, – об убийстве матери Николая Петрова и служанки, и пришлось отвечать на множество вопросов, а при этом следить, как бы ненароком не выдать себя и не возбудить ненужных подозрений. Еще Александра вызывали к генералу Багратионову – уточнить кое-какие детали события 1 марта, а заодно спросили у него, не имеет ли он каких-либо сведений о часовом Зимнего дворца Тимофее Звякине, который бесследно исчез.

– Мы полагаем, – добавил Багратионов, – что он был заодно с террористами и поставлял им разные сведения. Скажите, вы не замечали в его поведении ничего подозрительного?

Но Александр ничего такого не смог припомнить, даром что хорошо знал Звякина (то есть, конечно, думал, что знал) и не забыл, что именно этот часовой стоял на посту в тот день, когда он во второй раз встретился во дворце с Амалией. Тем не менее Багратионов вызвал его еще раз – для проверки каких-то малозначительных обстоятельств. А потом состоялась церемония переноса тела убитого императора в Петропавловскую крепость, и Александр счел своим долгом в ней участвовать. От церемонии у него осталось крайне гнетущее впечатление, потому что поставили охранять мосты казаков с пиками, опасаясь нового покушения. Казалось немыслимым, что даже похороны царя не могут обойтись без усиленной охраны.

В крепости он впервые увидел престарелого графа Головкина, которому перевалило за сто лет и который, наверное, последним из живущих мог похвастаться, что мальчиком видел саму Екатерину. Крошечный согбенный граф, с головой даже не седой, а покрытой чем-то вроде белого пуха, стоял, опираясь на руку правнука, и его маленькие глазки без ресниц так и шныряли, не упуская ни малейшей детали.