Как правильно ошибаться. Большая книга мануалов

Это не значит, что я не способна к романтической недоговорённости, флирту и тонким душевным движениям. Но пока мы ужинаем при свечах и беседуем полунамёками, мне забавно представлять, что сейчас делают под столом наши таксы.

И, конечно, было бы интересно классифицировать наших домашних любимцев. Итак:

Дама с таксой – см. выше.

Шапокляк, она же Дама с крысой, она же Гордая женщина – обидчивая до невозможности.

Варежка – девочка с воображаемым либидо. Тут главное быть терпеливым, делать вид, что тоже видишь щенка, и не наступать ей на варежку.

Дама с поленом – хм, ну это понятно.

Дама с бульдогом – хваткая, хищная, сексвооруженная.

Дама с совой – секс через голову.

Дама с котиком – с ней нужно больше флирта, меньше напора. Дама с лисичкой – нуждается в приручении.

Дама с песцом – это очень, очень плохо.

Мытая шея

Есть известная байка, её часто рассказывают с различными завитушками, но суть сводится к одному: «Обещал в гости прийти, я нарядилась, шею помыла, сижу, жду его, а он не пришёл. Так и просидела весь день как дура с мытой шеей». Состояние «дуры с мытой шеей» в той или иной мере знакомо каждой из нас и богато на нюансы – мало ли чего нам приходилось ждать от мужчин и в чём обманываться. У меня есть три истории о разных женщинах и напрасных ожиданиях.

Мороженая рыбка

Одна Девушка лет двадцати переживала необыкновенно счастливый роман со взрослым – страшно сказать, тридцатипятилетним – мужчиной. Он был необременительно женат, любил семью, девушку тоже любил, но его большое прекрасное сердце по этому поводу совсем не терзалось – у них было время и место для встреч, а что ещё надо для любви? Съёмная квартирка на окраине стала приютом, островом, небесным шалашом, куда девушка каждый раз прилетала с другой московской окраины. С учётом двух пересадок и пары маршруток, дорога занимала два часа, то есть очень быстро, если всё время представлять, как ты сейчас войдёшь, на пороге уронишь шубку, потом потеряешь платье, а потом голову. Он начинал ещё в коридоре, и она прижималась щекой к белой шершавой стене – если не ошибаюсь, это называется «фактурные обои», но девушка точно о них не думала, а только чувствовала, как они холодят и царапают кожу. Потом они оказывались в постели, и она видела свои узкие белые ступни, которые он удерживал одной рукой на весу – вообще-то, как пленную курицу, но это, конечно, глупое сравнение. И ещё потом она лежала носом в подушку, сжимала ноги, вытягивалась в струнку, рыбкой – а он её всё любил и любил. Он её вообще хорошо и крепко любил, но ей хотелось другого. Нет, не на коленках. Ей хотелось, чтобы он любил её по-настоящему, по-человечески, чтобы как у людей, и жениться, и только смерть разлучила бы их. И ради этой любви она один или даже дважды в неделю надевала чулки, платье, шубку и сапоги и ехала на их благословенную окраину, где никогда не заходит солнце.

Вам сейчас покажется, что я чего-то не договариваю, – как же так, спросите вы, отчего же ты называешь только шубку, платье, чулки и сапоги, минуя прочие женские вещи – лифчик, трусы с начёсом, шапочку и варежки, ведь холодно же, как же так?

А так, отвечу я вам, а так – ведь он начинал ещё в коридоре, а девушка хотела, чтобы ему было удобно, чтобы он чувствовал, как близко под шубкой у неё сердце, и как вошла, сразу – вот, вот она вся. Вот горячая голая грудь в шерстинках от пушистого вязаного платья, живот, попа холодная, красные коленки в примёрзшем капроне, вот другое всякое – только люби.

И он правда очень её любил, не придраться. Чем меньше на ней было одежды, тем крепче, и её мороженые коленки, и тайные доступные места заводили его до невозможности, и он иногда понимал, что так и помереть недолго на ней, на бесстыднице. С каждой встречей она думала, что сейчас он уже не сможет из неё выйти и останется навсегда, а он думал, что, наверное, сдохнет, но хорошо-то как, господи. И любовь их всё росла, росла с самой ясной осени до тёмной зимы, весь октябрь, ноябрь и декабрь. И Бог её любил тоже, подгадывая с погодой, чтобы жар её тела не успевал остыть, пока бежит от дома до маршрутки и метро, а потом от метро и маршрутки до дома – их единственного настоящего дома, который они как-то у судьбы выпросили или украли.

А потом он, Бог, то ли устал, то ли просто отвлёкся, но стал январь и минус двадцать, а девушка всё бегала и бегала, и вся была огонь, под её ногами снег таял и распускались цветы – крокусы.