Как правильно ошибаться. Большая книга мануалов

– Боже, ну конечно. Ещё бы. Он же меня любит.

– Ну да, ну да. Не цените вы любовь-то, вся ваша порода такая.

На неё по-прежнему падает закатное солнце, и глаза становятся совсем как черноморская вода – зелёные-зелёные.

– Папа тоже. Это сейчас он… а тогда приходил с работы, отворачивался и молчал. Я к нему и так, и сяк, а он ноль внимания. Знаешь, сколько я плакала?

– Мама, но он же заботился по-настоящему, он всегда о тебе так заботился, чтобы всё у тебя было.

– А любовь?! Я его любила безумно. Вот и твой… А вы с папой холодные.

– Как же, мама, дорого нам ваша любовь обходится.

Я не хочу её обидеть и замолкаю, но она вдруг улыбается:

– Ага. Такая у нас любовь – удушливая. Что вам от неё удавиться впору. – Умница она у меня, мама. И с воображением. Они с папой прожили долгую счастливую жизнь, в любви и терпении, просто маме не хватало эмоций, и до сих пор её иногда подводит воображение. Как и меня конечно же – у меня ведь тоже всё хорошо.

Мне только немного жалко таких, «нашей породы», которые делают, что должны, а потом вдруг слышат: «Ты меня никогда не любил». Или «не любила». Потому что второму всю жизнь не хватало эмоций, а у тебя не оставалось сил погасить его тревогу и накормить чувства. Так глупо: возвращаешься каждый день домой, потому что не знаешь другого дома, а там сидит человек, который уверен, что ты его сейчас бросишь. И ждёт тебя, и его любовь смешивается со страхом и бешенством, и ты для него тот, кто никогда не полюбит. Хоть десять лет к нему возвращайся, хоть двадцать, хоть тридцать пять.

А у меня скоро будет любовь

Я несла белокожие нарциссы – сорный сорт с красным ободочком, а вокруг задницы у меня был обвязан развевающийся шёлковый шарф, и когда шла мимо местных подростков в спортивном, кто-то из них сказал:

– Какая весенняя девушка.

Уж если гопота запуталась в лексических пластах, значит, лето ещё не скоро.

Эти цветы я купила сама, у трамвайной линии, пятнадцать штук за сто двадцать рублей, и когда искала по карманам мелочь, к нам с торговкой пристал попрошайка, протянул левую руку, показывая пальцы с обрубленными первыми фалангами, и строго сказал:

– В тяжёлом состоянии.

Мы обе посмотрели на него угрюмо – тётке он портил торговлю, а я обиделась за неё: по мне, так пожилая приличная дамочка, в одиннадцать вечера вынужденная вытаптывать на остановке четыре бакса, находится в более тяжёлом состоянии.

А предыдущие, сирень, я получила в подарок.

Мы гуляли в ботаническом саду, а когда расставались у метро, моя спутница отошла на минутку и вернулась с фиолетовым букетом. Надо же, внимательная, – я рассказывала ей, что белая слишком душная, а про персидскую мама говорила, что пахнет покойником. И эта женщина выбрала правильную, и я сразу нашла пятилепестковый цветок, загадала желание и съела.

А до того мы сидели под сосною. Точней, полулежали на моём розовом палантине – хотя это парадное слово не очень подходит для двухметрового куска линялого хлопка, который я уже много лет таскаю за собой по кустам и пляжам разных морей.

Я как раз пыталась процитировать ей стихи Саши Переверзина, но не с моей памятью, я это не умею и не запоминаю стихи:

– «На пригорке там повыше посуше», как-то так, «там сосна еще стоит под сосною», короче, хорошие, поищи потом.

А она, не слушая, перевернулась на живот, оперлась на локти, сплела пальцы под подбородком и сказала:

– А у меня скоро будет любовь.

Ну-ну.

– У меня, ты знаешь, каждые пять лет любовь. Недавно посчитала – начиная с шестнадцати, раз в пятилетку возникает мужчина, который меняет мою жизнь. Не обязательно в лучшую сторону, но что-то происходит со мной. И сейчас как раз пора.

Я прикинула её годы. Н-ну, если честно, я бы уже как-то о душе. А про любовь – не о душе, это про нервы. Но вслух ничего не сказала, только взглянула повнимательней. Овал лица вроде не поплыл, хотя в такой позе было бы незаметно, зато морщины на лбу, как рельсы у Курского, в шесть рядов. Кожа, волосы… впрочем, когда и кому физические кондиции мешали влюбляться. Люди в поиске похожи на уличных собак с мягкими ушами и глупыми умильными глазами. Смотрит на каждого снизу вверх, молча спрашивает: «Ты? ты мой новый хозяин? у тебя моя косточка, место и поводок? нет? тогда почеши мне здесь и здесь». И на любого пса кто-нибудь обязательно найдётся, хотя бы потрепать и пройтись до подъезда рядом.