Отравленная маска

Амалия добавила, что отца Изабеллы должны звать Антоний или Антон, и подробно описала внешность исчезнувшей дамы. Однако Пшибышевский продолжал упрямо качать головой.

– Наверное, она не из Лодзи, а откуда-то еще, – сказал он. – Будь она из Лодзи, я бы ее точно знал.

Амалии пришлось удовольствоваться ответом, а Пшибышевский стал расспрашивать ее о польских родственниках. Амалия ответила, что она полька только по матери, и назвала фамилию последней.

– Ах! Панна Ада Браницкая! – вскричал Пшибышевский в экстазе. – Как же, я слышал о ней, и не раз! Первая красавица была, да. Мне мой отец о ней рассказывал, – добавил он, покосившись на Амалию. – Он тоже, кажется, немножко за ней ухаживал в свое время, но к ней столько панов неровно дышало – даже и не счесть. Ледницкий, Сапковский, Млицкий Бронислав, первейший богач, даже какой-то князь из королевского рода. Значит, это ваша матушка? Поразительно!

Амалия слушала, улыбалась и думала, что блистательная Аделаида, которой пан Тадеуш расточает такие хвалы, в это же самое время, наверное, наказывает в Москве Якову, чтобы он покупал петрушку на копейку дешевле. Суровая штука жизнь, ах, какая суровая!

– О чем вы там шепчетесь? – полюбопытствовал Митрофанов. – Скажите, нам ведь тоже интересно!

– Мы говорили об общих знакомых, – уклончиво отозвалась Амалия.

После ужина она отвела в сторону Сашу Зимородкова и сообщила ему, что, хотя инженер родился в Лодзи и всех тамошних жителей знает наперечет, ни о какой Изабелле Олонецкой он не слышал. Саша сжал Амалии руку.

– Вот оно! Верьте мне, Амалия Константиновна, теперь мы на правильном пути! Если Изабелла Олонецкая вовсе не из Лодзи, то, может быть, она и не Олонецкая даже?

– Думаете, она бежала, боясь разоблачения? – ахнула Амалия. – Или… или ее все-таки убили? Но почему она пыталась убить меня, что я ей сделала?

– Пока не знаю, – честно признался следователь. – Тем не менее мы не прекратим дежурить возле вашей комнаты. Если вдруг…

– Да-да, я сразу же зову на помощь, – перебила его Амалия. – Но то, что произошло сегодня утром… с бедным Алешей… Кто же все-таки это сделал?

Саша отвернулся.

– Если вы разумеете отравление, то проще всего его было провернуть одному из тех, кто сидел за столом. Ни вы, ни я этого заведомо не делали. Что же до остальных, то ни у кого из них не было видимого мотива убивать художника. Можно сколько душе угодно подозревать Мусю, или Ореста, или Евгения, или даже самого Митрофанова. Кстати, лично я склонен подозревать именно Митрофанова.

– Почему? – Амалия смотрела на своего друга во все глаза. – Разве это был не его бокал?

– В том-то и дело, что его, – беззаботно ответил Саша. – Просто он незаметно поменялся бокалами с соседом, Алешей Ромашкиным. Это потом вспомнил граф Полонский. А потом господин Митрофанов придвинул тот бокал, который стоял перед ним, к прибору Алеши и стал кричать, что тот сам допустил ошибку. Никакой ошибки не было.

– И что это значит? – хрипло спросила Амалия.

– Это значит, – спокойно ответил Саша, – что либо Митрофанов знал о том, что находится у него в бокале, либо подозревал об этом и решил на всякий случай обезопаситься. Либо, наконец, что он сам бросил яд в бокал. Зачем – не знаю.

– А вы поговорили с ним? – воскликнула Амалия.

– Говорил. Но он стоит на своем: никакой подмены не было, граф ошибся. Однако на всякий случай мы решили не спускать с Павла Семеновича глаз.

Решение было принято верное. Но сам Павел Семенович принял еще более верное решение – в ту же ночь он исчез, оглушив следившего за ним фон Борна.

Утром, раздвинув занавески, Амалия прежде всего увидела фонтан, разбрызгивающий ввысь тонкие струи воды. Повеселевшие купидоны томно улыбались, а Орлов благодарил Пшибышевского и жал ему руку. В тот же день инженер уехал восвояси, даже не подозревая о разыгравшихся в Ясеневе драмах. Пожелаем же ему на прощание доброго пути, ибо он никогда больше не появится на страницах нашего повествования.

Глава 21

– Мы с вами совершили большую ошибку, – заявил Саша Федору Ивановичу.

Фон Борн распростерся на кушетке и, то и дело охая и вздыхая, ощупывал шишку на затылке. Сердобольная Даша, которой блондин-следователь пришелся «оченно по душе», прикладывала к его полученной при исполнении обязанностей ране (то есть к шишке) полотенце, смоченное холодной водой.

– Ох, надо было нам сразу же взять этого прохвоста в оборот! – кипятился Саша, бегая по комнате. – А мы самым позорным образом упустили его!