Званый ужин в английском стиле

Глава 29

Признание

— Значит, по-вашему, графиня Толстая заслужила смерть? — спросила Амалия.

— Да.

— Почему?

Углы губ Антуанетты опустились. Но ей уже некуда было отступать.

— А вы как думаете? — бросила она.

— Я думаю, — очень спокойно заметила Амалия, — что одна женщина может так сильно ненавидеть другую женщину только из-за мужчины. Я права, не так ли?

Антуанетта усмехнулась.

— Да, вы умнее, чем кажетесь, — проговорила она с ожесточением. — Может быть, вам известно, как его звали?

— Возможно. Я даже могу вам сказать, какая у него была профессия. Он рисовал картины, не так ли?

В комнате наступило долгое молчание. Наконец Марсильяк поднялся с места, подошел к Соболеву и стал вполголоса что-то втолковывать ему. На Амалию следователь не смотрел.

— Значит, вы уже обо всем догадались, — устало промолвила Антуанетта. — Неважно, так даже лучше. Я столько времени носила свою боль в себе… — Она попыталась улыбнуться, но вышла лишь жалкая пародия на улыбку. — Вы понимаете меня?

— Может быть, — сказала Амалия.

Антуанетта кивнула и продолжила:

— Он был ваш соотечественник. Его звали Сорокин, Алеша Сорокин. Он был очень талантливый. В каждом его рисунке было видно, кем он станет очень, очень скоро. Я встретила его в Риме. Отца позвали, чтобы он гадал итальянскому королю, и я поехала с ним. Был какой-то вечер, знаете, где встречаются аристократы, художники, разные люди. И там я его увидела. Он плохо говорил по-французски. Вообще плохо знал языки и много жестикулировал. — Антуанетта показала, как именно жестикулировал Сорокин. — И он был очень, очень обаятельный — весь светился, знаете, таким хорошим внутренним светом, каким светятся только счастливые дети и очень талантливые люди, которые никому не завидуют. А он был именно талантливый и совсем не завистливый. И смеялся искренне, громко, чопорные дамы недовольно оглядывались на него. Но он был такой естественный, что и они начинали улыбаться вместе с ним.

Девушка говорила торопливо, почти захлебываясь, глотая концы фраз, и Амалии порой приходилось догадываться, что именно Антуанетта имеет в виду.

— И вы в него влюбились? — спросила баронесса.

Антуанетта вздохнула. Затем вновь заговорила, не ответив на вопрос:

— Мой отец гадал тогда многим, почти всем, но рука Алеши ему не понравилась. Он сказал, что тот умрет из-за женщины, и я услышала. Мне стало страшно, вдруг он умрет из-за меня, ведь мой отец никогда не ошибался, вы понимаете, никогда. И я решила, что надо выбросить его из головы, для его же блага.

Мы уехали с отцом в Париж. Но потом я не выдержала и приехала погостить к тетке, его сестре. Она жила в Риме, но я ее редко видела, и, в сущности, она была мне чужой. Но я была там не ради нее, сами понимаете, а ради другого человека. И когда я встретилась с нашими общими знакомыми, мне сказали, что он пропал. А графиня Толстая рассталась тогда со своим писателем, не помню, как его зовут. Они жили как муж и жена, но он много играл, и ей надоело оплачивать его долги. Она велела собрать его вещи и выставила его из дому. И ее новой игрушкой стал Алеша.

Она его ослепила, околдовала, подчинила себе. Он верил, что графиня его любит, думал, что она несчастна, потому что в жизни ей не повезло. Но она была такая злая, что несчастье не осмелилось бы к ней приблизиться, уверяю вас!

Графиня была очень тщеславна, и ей нравилось, что она служит музой для талантливого художника. Понимаете, ей очень хотелось войти в историю. Ей казалось, что вот так она будет вдохновлять его, и ее не забудут. Сама-то легко забывала людей, но хотела, чтобы ее помнили. Какая она была блистательная, красивая, благородная! Но у нее была низкая душа. И это ужасно — иметь такую душу при такой внешности. Потому что все видят внешнее и не догадываются, что внутри. Как красивое яблоко, в котором сидит омерзительная гусеница…

Я поняла, что совершила ошибку, ужасную ошибку. Я знала: он не будет счастлив с ней, потому что она из тех женщин, которые никак не могут успокоиться, ей обязательно надо мучить других, чтобы получать доказательства своей власти, но даже не подозревала, что все кончится так плохо. Я постаралась подружиться с ним. Это ужасно, дружить с человеком, которого любишь всем сердцем… — Антуанетта всхлипнула. — Он не любил меня, но я его понимала. И видела, что не нужна ему. Мы ходили по галереям, я рассказывала ему о художниках, которых он не знал, мы смотрели фрески в старинных монастырях. Он мог говорить со мной о том, о чем не мог говорить с ней. Потому что, понимаете, графиня могла сколько угодно говорить, что любит искусство, хотя все было не так. Она ничего в нем не понимала, только притворялась. Узкая, мелкая душа!