Званый ужин в английском стиле

— Как все ужасно! — проговорила Анна Владимировна, и ее глаза увлажнились. Она вытащила платок и промокнула их.

Дверь распахнулась, и в комнату вошел Марсильяк в сопровождении баронессы Корф. Его засыпали вопросами, и следователь терпеливо на них ответил.

— Неслыханно! — вскричал Владимир Сергеевич, воздевая руки к потолку за неимением небес, к которым можно было бы воззвать. — Значит, она убила моего брата, потому что он просто попался ей на пути?

— Она решила, что он может ее выдать, — объяснил Марсильяк.

Владимир Сергеевич объявил, что таких, как эта особа, надо изолировать от общества, хотя лично он надеется, что ей вынесут самый суровый приговор. Иван Андреевич пробормотал: «Не знаю, не знаю». Поступок Антуанетты, ее нежелание прощать вызвали в нем боязливое восхищение. Он даже подумал: кто бы мог так же отомстить за него, если бы с ним что-нибудь произошло? И никто не приходил ему на ум.

— Воля ваша, но тот художник был элементарно глуп, — запальчиво сказал Митенька. — Его так любили, а он предпочел кусок стекла настоящему бриллианту!

Никита заявил, что он должен сказать Антуанетте все, что о ней думает, но Марсильяк охладил пыл композитора, сообщив: его помощник Соболев уже сопровождает мадемуазель Беренделли в участок для более тщательного допроса, так что господину Преображенскому лучше приберечь свое рвение для другого случая. Что касается его, Марсильяка, то пусть дамы и господа не обессудят, но сейчас он должен в подробностях записать их показания, чтобы приобщить их к делу, на случай, если мадемуазель Беренделли одумается и решит отказаться от своих слов.

Общество вернулось в большую гостиную. Все как-то оживились, и Анна Владимировна даже велела подать припасенное для возврата в магазин вино. Аполлинарий Евграфович уселся за столом в углу, развернул бумаги и стал вызывать одного за другим присутствующих для дачи показаний. Тем временем Билли подошел к Амалии и спросил, как все прошло. Она пожала плечами.

— Маленькие недомолвки, большие несчастья, маленькие трагедии, большие трагедии, — сказала она. — Может быть, девушке следовало признаться художнику, а не ждать, когда он сам догадается о ее любви? Впрочем, — добавила баронесса, — легко судить о чужих поступках, о чувствах других людей. Человеческие отношения — тонкая материя и никто не умеет запутывать их лучше, чем сами люди.

— Вы так полагаете? — спросил Александр, подходя к ним и расслышав последнюю фразу.

Амалии не хотелось отвечать на вопрос, в котором подтекста было куда больше, чем собственно текста. Она молча обвела взглядом гостиную.

Марсильяк в углу допрашивал Владимира Сергеевича, прочие присутствующие сбились в группы. Евдокия Сергеевна увлеченно говорила о чем-то с хозяйкой, а рядом стоял с несколько потерянным видом Иван Андреевич. Митенька горячо доказывал что-то отцу. Варенька улыбалась доктору и успевала в то же время адресовать вопросы композитору. Сам доктор держался отстраненно, и по его рассеянному, грустному лицу Амалия видела, что мыслями он бесконечно далеко от маленького мирка гостиной петербургского дома. Может быть, он видел перед собой парижский дом и маленькую Антуанетту Беренделли, чинную, милую девочку, по виду которой никто не мог тогда заподозрить, что однажды, повинуясь непреодолимому порыву, она совершит двойное убийство.

— Почему-то мне кажется, что без вас он бы не справился, — заметил Александр, глядя на Марсильяка, который с отнюдь не французской, а с немецкой какой-то обстоятельностью записывал ответы Владимира Сергеевича и выпытывал у него мельчайшие детали.

— Я тут ни при чем, — отозвалась Амалия. — Это все он, — кивнула она на Билли.

— Только не говорите мне, что без своего друга вы бы не догадались, что именно барышня всему виной.

— Александр, — улыбнулась Амалия, — вы просто прелесть. Но, к сожалению, я всего лишь человек. А как известно, errare humanum est.^[33] Лично я была скорее склонна подозревать господина композитора.

— Почему?

— До меня доходили слухи, что графиня будто бы так им увлеклась, что завещала молодому музыканту все свое состояние, — пояснила баронесса. — А деньги — самый весомый мотив для убийства.

— Позвольте-ка, — заинтересовался Александр Корф. — Так ведь маэстро Беренделли предсказал ему, что он получит наследство? Получается, так оно и выйдет, если, конечно, родственники графини не смогут оспорить завещание.

---

33 Человеку свойственно ошибаться (лат.).