Званый ужин в английском стиле

Амалия вздохнула.

— Что-то я устала, — пожаловалась она Билли. — Принеси мне кофе, пожалуйста.

В глубине души Митенька возликовал. Он уже как раз приготовился сказать что-нибудь значительное, но тут ему помешал Александр Корф, задавший несколько странный вопрос:

— Чего мы ждем?

— Простите? — подняла брови баронесса.

— Почему мы должны ждать господина следователя? — подала голос Варенька, угадавшая смысл вопроса жениха. — Он велел нам не расходиться. Зачем? Разве дело не раскрыто?

— Нет, — коротко откликнулась Амалия.

Павел Петрович прервал свой разговор о сигарах и с неудовольствием обернулся. Мелодия резко оборвалась под пальцами композитора. Билли принес Амалии чашку кофе, и к ней сразу же подошла Анна Владимировна.

— Не угодно ли пирожных? Или, может быть, сахару?

— Да, конечно, — рассеянно ответила Амалия.

— Мы хотели бы получить объяснения, — подал голос Преображенский. — Разве неизвестно, кто убил графиню Элен и адвоката Городецкого? И разве с убийством Беренделли не все понятно? Тогда в чем же дело?

Амалия отпила из чашки и поставила ее на низкий столик.

— Вы, кажется, забываете, — тихо напомнила она, — что маэстро Беренделли пытались убить дважды. До того как Владимир Сергеевич зарезал его, хиромант был отравлен. И долг следствия — понять, кто это сделал.

— Но разве не Владимир Сергеевич? — нерешительно спросила Варенька. — Я ничего не понимаю…

— Нет, — покачала головой Амалия. — Владимир Сергеевич не из тех людей, которые носят при себе мышьяк для того, чтобы угостить им соседа по столу. Как я уже говорила, отравитель и собственно убийца — два совершенно разных человека.

— Ах, как интересно! — воскликнула Евдокия Сергеевна. — И вам известно, кто является отравителем?

— Думаю, да, — медленно произнесла Амалия. — Мне кажется…

Все с нетерпением ожидали продолжения ее слов, но его не последовало. Потому что баронесса Корф поднесла руку к груди, покачнулась и с каким-то сдавленным стоном опустилась на ковер.

Глава 33

Один

Евдокия Сергеевна пронзительно взвизгнула. Никита вскочил из-за рояля.

— Амалия Константиновна! — Митенька был уже возле потерявшей сознание женщины. — Боже мой! Венедикт Людовикович, сделайте что-нибудь! Мне кажется… мне кажется, она не дышит!

Но прежде чем доктор успел подойти к Амалии, возле нее оказался Александр Корф. Он оттолкнул Митеньку так, что тот не устоял на ногах и отлетел к стене.

— Амалия! — Барон встряхнул молодую женщину. — Что же это такое… Амалия, пожалуйста, не надо пугать нас! Амалия… — Его губы кривились, лицо утратило былую непроницаемость. Он и сам не понимал, что говорил. Безжизненное тело баронессы обмякло на его руках. — Доктора! — закричал Александр так, что Глаша шарахнулась, а в рамах задрожали стекла. — Доктора, скорее! Мне кажется…

Евдокия Сергеевна стояла, дрожа всем телом.

— Чашка, — прошептала она.

— Что? — барон Корф поднял голову.

Не смея глядеть ему в лицо, Евдокия Сергеевна вытянула палец, указывая на чашку на столике, из которой пила Амалия.

— Чашка… Она пила кофе.

— Неужели опять начинается? — пролепетала Варенька, теряя голову. — Невозможно, невероятно! Да что ж такое…

Александр перенес Амалию на диван, доктор щупал ее пульс и никак не мог найти. У него в голове не укладывалось: вот только что она говорила с ними — и вдруг…

— Амалия, пожалуйста! — Александр уже совершенно не владел собой. — Не смей умирать! Я люблю тебя, слышишь? Я… — он хотел продолжить и не мог. По его щекам текли слезы. — Я люблю тебя! Только не умирай, только не умирай!

Митенька поглядел на лицо молодой женщины, казавшееся ему смертельно бледным, покосился на невозмутимого Билли, который стоял у окна, скрестив руки на груди, и сурово кашлянул.

— Между прочим, — пробормотал юноша, — это он принес чашку.

— Что? — вырвалось у Александра.

— Кофе принес вот он, — объявил Митенька, указывая на американского кузена. — Больше никто к ней не прикасался.

Евдокия Сергеевна ахнула и растопырила руки, словно хотела защитить мужа от убийцы, который стоял слишком близко от них. Анна Владимировна застыла на месте.

— Вот так номер! — вырвалось у композитора. Он не верил своим глазам.

И тут тишину прорезал заливистый женский смех. Услышав его, Варенька вздрогнула, и краска начала медленно подниматься по ее щекам.