Письма императора

* * *

– Ну и что вам удалось узнать? – спросил Ален, когда все шестеро сообщников собрались в большой гостиной, обитой розовым шелком.

– Все, – спокойно ответил молодой полицейский. – Или почти все.

– Давайте начнем со шкатулки, – попросила Амалия.

– Извольте, – легко согласился Анри. – Итак, я переговорил с лакеем Шевалье, а после него – с бывшей гувернанткой. Мне удалось выяснить, что шкатулка с монограммой «А» на крышке принадлежала мадемуазель Перпиньон, которая и отдала ее графу де Монталамберу вместе с некими письмами. Это случилось где-то в апреле нынешнего года.

Амалия подалась вперед:

– Мадемуазель Перпиньон что-нибудь знала о тайнике?

– Абсолютно ничего. Она с легкой душой отдала шкатулку графу, потому что та была довольно старая, вся такая обтрепанная внутри и, в общем, не представляла особой ценности. Она находилась в семье со времен дедушки мадемуазель Перпиньон.

– Как звали дедушку? – быстро спросил Ален.

– Луи Перпиньон. Вот тут начинается самое интересное. Дело в том, что шкатулку дедушка получил в дар от своего хозяина. А звали того хозяина, – Готье сделал крохотную паузу, – Антуан д’Альбер.

– И чем Антуан занимался? – спросила Амалия.

– Он был человеком, приближенным к особе императора, – отозвался Готье.

– Императора Наполеона? – ахнул Тростинка.

– Ну да.

Венсан задал куда более практичный вопрос:

– А он был богат, ваш д’Альбер?

– Несомненно, – усмехнулся инспектор.

– А чем занимался его брат Дени? – спросила Амалия.

– Еще интереснее. – Готье улыбнулся. – Пока его брат служил Наполеону, Дени д’Альбер дышал английскими туманами. Дело в том, что он был убежденный роялист.

– Пока все гладко, – подумав, сказала Амалия. – Кроме одного. Если в шкатулке скрывался ключ к сокровищу, Антуан д’Альбер не мог подарить ее своему слуге.

– Похоже, госпожа баронесса, – отозвался молодой полицейский, – мы с вами мыслим абсолютно одинаково. Должен признаться, меня этот вопрос тоже заинтересовал, и я навел кое-какие справки. Антуан д’Альбер умер в 1815 году, незадолго до окончательного поражения Наполеона. Вы, конечно, не можете знать, что это было за время, а я слышал о нем кое-какие рассказы. Все дороги были заполнены солдатами самых разных армий. Во многих местах хозяйничали мародеры, некоторых сторонников императора, особенно на юге, казнили без суда и следствия… Думаю, умирая, Антуан поручил слуге отвезти драгоценную шкатулку своему брату, а Луи Перпиньон просто побоялся в такое время пускаться в путь. Смерть хозяина освободила его от всех обязательств, и он забрал красивую шкатулку себе, а чтобы оправдать ее появление, сказал в семье, что ее ему подарили. По крайней мере, это наиболее правдоподобное объяснение.

Амалия закусила губу. Что писал Антуан в том письме? «Положение с каждым днем становится все серьезнее…» Было ли это до или после Ватерлоо, какая разница? Огромная империя, великая, что ни говори, империя трещала по швам, и наиболее прозорливые люди уже понимали, что пора позаботиться о завтрашнем дне, если они не хотят разделить участь поверженного императора. Неудивительно, что приближенный к его особе Антуан внезапно вспомнил о своем брате, который должен был многое выиграть от реставрации Бурбонов.

– А что стало с Дени д’Альбером? – спросила Амалия.

– Он умер в 1829 году. Я видел его могилу на Пер-Лашез. Члены этой семьи лежат там в одном склепе. Ни у Дени, ни у Антуана не было детей, и после смерти Дени род д’Альберов перестал существовать.

– Ну а книга-то? – нетерпеливо встрял Тростинка. – Насчет книги удалось хоть что-нибудь разузнать?

Анри устало передернул плечами:

– Как, по-вашему, я мог это сделать? Целая семья давно исчезла с лица земли. Понадобится время, чтобы найти хоть кого-нибудь, кто мог знать братьев д’Альбер.

– Да, – задумчиво заметил Ален, – это будет непросто.

* * *

Море волнуется, море кипит, море грохочет. Валы вздымаются – и бесшумно застывают, превращаясь в стены какого-то подвала.

Темно, темно, ох, как темно! Внезапно где-то вдали вспыхивает дрожащий свет.

Ступени, множество ступеней… Из стен высовываются чьи-то призрачные руки, пытаются схватить ее за плечи, удержать…

Свет начинает удаляться. Она бежит, отталкивая назойливые руки, которые хотят только одного – помешать ей добраться до сокровища.

Быстрее! Еще быстрее!

Это уже не подвал, а комната, и посередине ее, вися в воздухе без какой-либо опоры, горит звезда. Вот он, мой свет!