– Значит, это Наталья, – прошептала Ира и покосилась на телефон.
Позвонить следователю? Или лучше самой все предварительно выяснить? Нет, больше никакой самодеятельности. Пусть менты во всем разбираются. Но лучше с ними связаться все-таки по возвращении из Парижа.
В дверь номера негромко постучали, и Ира нахмурилась. Ник, кто же еще. Будет убеждать сходить поужинать.
Распахнув дверь, Суханова вздрогнула от неожиданности.
– Дима?! Ты не улетел, что ли?
– Я войду?
Ирина кивнула. Ей вдруг почему-то сразу стало легче. Знакомый запах «Фаренгейта», сочувствующее осунувшееся лицо, любимые глаза…
– Ириш, я побуду с тобой, пока все уладится. Сдал билет. Подумал: тебе тяжело.
– Спасибо. Знаешь, я подозревала тебя. Но тут кое-что выяснилось…
– Подозревай, – Дима легонько обнял ее за плечи. – Делай все, что угодно. А я просто буду рядом.
Ира закусила губу. Но что она еще могла подумать? Дмитрий не сказал ей о сотрудничестве с Эмилией. Хотя, с другой стороны, он слишком хорошо знает модельный бизнес, чтобы не понимать: такие происшествия, как смерть Кати, – тайфун, который смывает все.
– Ты говорил со своими девчонками? Как они все это восприняли?
– А как это можно воспринимать? Они в шоке. Ревут в три ручья, Кате сочувствуют. Да брось ты, я в них уверен. К тому же они не знали подробностей предстоящей работы. И только в Париже выяснили, что Эмилия выберет одну манекенщицу. Кстати, а как твоя Лера?
«Наша Лера. Наша! Зов крови – может, он все-таки существует?» – думала Ира, рассказывая о нехитрых проблемах дочери…
Глава 6
1
Париж, 1921 год
Сегодня, в небольшой церкви Сен-Пьер на Монмартре, состоялось наше венчание с Ритой Мейер.
Белоснежное свадебное платье моей жены пахло «Chanel № 5». Я почти не слышал слов священника. Едва не забыл поцеловать Риту. Может быть, приглашенные на венчание многочисленные Ритины друзья-художники перешептывались: «Зачем хозяйке галереи этот нищий юнец? К тому же он не пишет картин». Мне не было до этого никакого дела. Ведь мое божество ласкало меня своим ароматом.
…В тот памятный день я не смог отправиться в мастерскую месье Бо. И дело не в бессонной ночи, проведенной за первыми записями в моем дневнике. Не помню, сколько их было, таких же бессонных, когда я сочинял аромат для Габриэль. Сказать, что я волновался – значило не сказать ничего. То я не смог сдвинуться с места. То, охваченный беспокойством, метался по мансарде. И запахи точно так же кружились в невероятном танце. Я слышал жасмин, розу, мускус. И понимал, что если аромат жасмина действительно доносится с полей, то мускусом в моей комнате пахнуть не может, он слишком дорог. Месье Бо осторожно добавляет его в самые дорогие духи, и я просто не мог принести мускусный след на своей одежде. Я сделался безумным. И был не в состоянии идти в мастерскую. Бог знает что со мной стало бы при виде Габриэль.
Когда жаркое солнце Грасса щедро пролилось в мою комнату, я совсем потерял голову. Хорошенький вздернутый носик моего божества уже узнал запах содержимого пробирки под пятым номером. Свершилось…
Совершенно без сил я лежал, обливаясь холодным потом, на узкой постели и знал: в мою мансарду должен подняться месье Бо.
Он принялся кричать уже на лестнице:
– Жалкое ничтожество! Ты уволен! Не смей больше показываться в мастерской!
Хозяин так и сыпал проклятиями! Потом он опустился на стул и тихо сказал:
– Напиши мне формулу.
Понимая, что свершилось то, о чем я мечтал и во что не верил, я бросился за бумагой.
Мне казалось: месье Бо, остынув, простит меня. Но все оказалось иначе. На фабрике производили мои духи. Стекольщики готовили строгие прозрачные прямоугольные флаконы. А я не мог войти в мастерскую, так как хозяин отдал слугам приказ не пускать меня.
Мне не удалось найти другой работы. Как только закончились деньги, меня вышвырнули из мансарды, и я отправился в единственное место, куда мог пойти.
Какое счастье, что Рита оказалась на своей вилле в Грассе!
До сих пор сложно понять, почему будущая жена полюбила меня с такой страстью. Женщины никогда не баловали меня своим вниманием.
Однажды довелось услышать, как сплетничают горничные месье Бо.
– Антуан Лоран совсем некрасив. Он худ, мал ростом, его лицо в оспинах, – говорила Коллет.