Убийство по алфавиту

— Даже в детстве?

Мистер Сист задумался.

— Нет.., в детстве было иначе. Матушка очень любила меня. Но она была честолюбива.., ужасно честолюбива. Поэтому она и дала мне эти нелепые имена. У нее была абсурдная идея, что я стану знаменитым. Она все время требовала, чтобы я самоутверждался.., все говорила о силе воли.., о том, что каждый хозяин своей судьбы.., говорила, что я на многое способен!

Сист помолчал.

— Конечно, она ошибалась. Я понял это сам очень рано. Мне не суждено было пробиться. Всегда я делал глупости — надо мной смеялись. А я робел, боялся людей. В школе мне пришлось плохо.., когда мальчишки узнали, как меня зовут, они принялись дразнить меня… Учился я плохо, со спортом у меня не ладилось… Он покачал головой.

— Потом матушка умерла. Она бы огорчилась, если бы узнала… Даже в коммерческом училище дела у меня не пошли на лад — и машинописи, и стенографии мне пришлось учиться дольше других. Но дураком я себя не считал, понимаете?

Внезапно Сист с мольбой посмотрел на Пуаро.

— Понимаю, — ответил Пуаро. — Продолжайте.

— Я только чувствовал, что другие считают меня дураком. А это меня лишало сил. То же было и позже, в конторе.

— А еще позже, на войне? — поинтересовался Пуаро.

Неожиданно лицо мистера Систа осветилось.

— Знаете, — признался он, — на войне было хорошо. По крайней мере, мне. Впервые в жизни я чувствовал себя таким, как все. Мы все попали в переплет. И я был не хуже других.

Улыбка на его лице померкла.

— А потом я получил ранение в голову. Легкое ранение. Но выяснилось, что у меня припадки… Я, конечно, и раньше знал, что по временам сам себе не могу дать отчета, что делаю. Страдал провалами памяти. Ну, и раз-другой упал. Но, по-моему, не стоило из-за этого увольнять меня из армии. Несправедливо это.

— Ну а потом? — спросил Пуаро.

— Я поступил на место клерка. Во время войны можно было недурно заработать. Да и потом дела шли неплохо. Конечно, жалованье стало поменьше… Да и по службе я не продвигался. Меня всегда обходили. Пробивной силы не хватало. Стало трудно, по-настоящему трудно… Особенно когда начался кризис. Сказать по правде, еле на прожитье хватало, а ведь у клерка должен быть приличный вид — и тут подоспело это предложение насчет чулок. Жалованье плюс комиссионные!

Пуаро негромко спросил:

— Но ведь вы знаете, что фирма, которая якобы вас наняла, это отрицает?

Мистер Сист снова разволновался.

— Это потому, что они тоже в заговоре.., в заговоре против меня. — Он продолжал: — У меня есть доказательства.., письменные доказательства… У меня сохранились письма из фирмы с указаниями, куда поехать и каких людей посетить.

— Но эти письма напечатаны на машинке…

— Какая разница! Естественно, что большая оптовая фирма рассылает машинописные письма.

— Неужели вы не знаете, мистер Сист, что можно установить, на какой машинке напечатано письмо? Все эти письма напечатаны на одной и той же машинке.

— Ну и что?

— На вашей собственной машинке — ее нашли у вас в комнате.

— Мне прислали эту машинку из фирмы, когда я начал работать.

— Да, но эти письма были получены после этого. Тем самым получается, что это вы их напечатали и отправили сами себе.

— Нет-нет! Все это — часть заговора против меня!

Неожиданно Сист добавил:

— Кроме того, естественно, что их письма напечатаны на машинке той же марки.

— Той же марки — да, но не на той же машинке!

Мистер Сист упрямо повторил:

— Это заговор.

— А как объяснить справочники “Эй-би-си” у вас в шкафу?

— Я ничего о них не знаю. Я думал, там одни чулки.

— Почему вы пометили птичкой фамилию миссис Эшер в списке жителей Эндовера?

— Потому что я решил начать с нее. Надо же откуда-то начать.

— Да, вы правы. Откуда-то надо начать.

— Я вовсе не это имел в виду! — воскликнул Сист. — Я не имел в виду того, что вы.

— Откуда вы знаете, что я имею в виду?

Мистер Сист не ответил. Его бил озноб.

— Я этого не делал! — воскликнул он. — Я не виноват! Все это ошибка. Возьмите второе преступление — убийство в Бексхилле. Я в это время играл в домино в Истборне. Не будете же вы с этим спорить!

В его голосе звучало торжество.

— Да, — ответил Пуаро задумчиво и мягко, — но разве трудно ошибиться на один день? И если вы тверды и упрямы, как мистер Стрейндж, вы и не подумаете о том, что могли ошибиться. Вы будете держаться за собственные слова… Стрейндж как раз такой человек. А что касается гостиничной регистрационной книги, то ничего не стоит, ставя в ней свою подпись, указать неверную дату, — этого, скорее всего, никто не заметит.