Лощина

Сэр Генри галантно спросил Веронику, как ей нравится в «Голубятне».

— Я чувствую себя там очень хорошо, — ответила она. — Деревня — это очаровательно. Такая близость от Лондона и в то же время такая уединенность…

Она поправила лису на плечах, поставила бокал и сказала:

— Я вам бесконечно благодарна, вы были так любезны!

Фраза была адресована сэру и леди Эндкателл и, по неизвестным причинам, почему-то и Эдварду. Вероника продолжала:

— Мне осталось только отнести добычу домой. Я бы попросила вас, Джон, проводить меня, мне так хочется узнать, как вы прожили все эти долгие годы — мы ведь ни разу не виделись!

Она еще раз извинилась за беспокойство, которое причинила, снова поблагодарила леди Эндкателл и удалилась в сопровождении Джона. Сэр Генри стоял около двери и смотрел им вслед.

— Прелестная ночь! — сказал он обернувшись. Леди Эндкателл зевнула.

— Пора ложиться, дорогой, — заявила она. — Нужно как-нибудь посмотреть фильм с ее участием. Я убедилась, что она прекрасная комедиантка.

Мидж вышла вместе с Люси, пожелала ей спокойной ночи и спросила, что означают слова «прекрасная комедиантка».

— А вы так не думаете, моя милая?

— Вы считаете, Люси, что в «Голубятне» больше спичек, чем требуется?

— Я в этом совершенно уверена, дорогая! Их там навалом. Но отдадим ей должное — комедию она ломает великолепно!

Гости прощались, обменивались пожеланиями спокойной ночи. Прежде чем уйти в спальню, сэр Генри позаботился о том, чтобы по возвращении Джон нашел дверь открытой.

Генриетта простилась с Гердой, сообщила, что падает от желания спать и, смеясь, добавила:

— Обожаю наблюдать актрис в жизни — они удивительно красиво входят и выходят.

…Вероника быстро шла по узкой тропинке. Джон позади. Они вышли из леса и оказались у бассейна. Невдалеке стоял маленький павильон, где в ветреные дни Эндкателлы и их гости любили наслаждаться солнцем.

Вероника остановилась и повернулась к Джону. Указывая рукой на бассейн, где плавали опавшие осенние листья, она сказала:

— Не правда ли, Джон, это немного отличается от Средиземного моря?

Он не ответил. Он знал теперь, чего ждал так долго. Только сейчас он осознал, что все эти пятнадцать лет Вероника жила в нем. Голубое южное море, жара, легкий запах мимозы — все это она. Она тайно оставалась в его памяти… Ему было тогда двадцать четыре, и он был влюблен до потери сознания. На сей раз он не убежит!

Глава IX

Джон вышел из леса на площадку, выложенную дерном, которая спускалась к дому. При лунном свете он посмотрел на часы — три часа. На его лице появилось беспокойство. Джон вздохнул. Он больше не мальчишка двадцати четырех лет, влюбленный в красивую девочку. Он — мужчина в расцвете сил, который рассуждает трезво, здраво и ясно.

Он сделал глупость, но не жалеет об этом. Сейчас у него полный контроль над собой, он ясно отдает себе отчет: в течение всех этих лет, сам того не ведая, он тащил на себе обузу, которая его связывала. Он избавился от этого. Теперь он свободен!

Да, он был свободен, он был самим собой, он знал, что для Джона Кристоу, выдающегося специалиста с прекрасной практикой, Вероника нечего не значит. Абсолютно ничего! Образ Вероники все эти годы преследовал его потому, что он не мог простить себе побег, положивший конец их отношениям. В этом для него было что-то оскорбительное. В этот вечер Вероника вернулась, вернулась из мечты. Он не мог отказаться от мечты, он ее принял… и освободился от нее навсегда. Он вернулся на землю.

Уже три часа утра. Его отсутствие может вызвать нежелательные кривотолки. Что подумает Герда?

Что касается Генриетты, то это не так важно. Она все поймет, но Герде, это он прекрасно понимал и чувствовал, он ничего объяснить не способен. Риск никогда его не пугал. Он рисковал своими больными, когда впервые применял новый метод лечения, он рисковал деньгами, когда пускался в финансовые операции, но то был риск разумный, обдуманный. А сегодня…

Что подумала Герда, когда он ушел вслед за торжествующей Вероникой? Имел ли он вид ослепленного, околдованного прелестным созданием мальчишки или мужчины, исполняющего простой долг вежливости? Джон этого не знал, и это его тревожило. Неужели безумие, которое он совершил, нарушит спокойный распорядок его жизни?

Он с раздражением задавал себе эти вопросы, не находя ни утешения, ни оправдания, даже если его поступок толковать как безумие.