58  

Или все-таки правильно и справедливо, как и должно быть, – каждому свое? Взять хотя бы ее, к примеру, – ведь она же не пишет стихов…

– Мне нравится, – промолвила она просто. – Очень.

И глаза у лежащего заблестели вдвое ярче.

– Я счастлив, что вам понравилось, – сказал он совершенно искренне. – Не похоже на то, что я сочинял раньше, но… В последнее время мне кажется, что поэзия – это то, что могли сказать миллионы, но осмелился сказать лишь один. – Алексей взял листок из ее пальцев. Добавил со злым смешком: – Хотя мерзавец Емельянов, конечно, прежде всего напустится на «земную любовь» и будет на протяжении четырех страниц вопить, что я циник, каких мало… а сам все порывался меня водить по веселым домам, едва я только в Петербург приехал. О, простите, ради бога…

«Ага, стало быть, относительно критика я была права», – мысленно отреагировала Амалия на первую часть фразы. Что же касается веселых домов… Она была достаточно воспитанна, чтобы пропускать мимо ушей то, что приличной даме слышать не следовало.

– Я бы хотел посвятить вам стихи! – внезапно выпалил поэт. И тут же рассердился на себя: переход от веселых домов к посвящению вышел слишком неожиданным.

– Что ж, замечательно, – улыбнулась Амалия. – Вечером Катрин и Мэтью решили отметить помолвку и приглашают всех, кто находится в санатории. Вы будете?

– Думаю, да, – кивнул поэт. – Вряд ли Гийоме станет возражать. И мне уже гораздо лучше.

Но тут их прервали – явился Анри и доложил, что к баронессе приехал посетитель.

«Еще один! – мрачно подумала Амалия. – Интересно, кто на сей раз?»

– Как его зовут? – спросила она вслух.

– О, прошу прощения, гость дал мне свою карточку, – отвечал слуга. – Его имя – граф Рудольф фон Лихтенштейн. Он говорит, что вы с ним родственники, хоть и дальние.

Поэт встревожился. Обладая тонкой душевной организацией, он легко подмечал (когда хотел) оттенки чужих ощущений, и ему показалось, что на лице Амалии, когда прозвучало имя гостя, мелькнула сложная гамма чувств – от удивления и радости до недоумения и легкой настороженности. Впрочем, тотчас же ее лицо замкнулось, словно сошлись воды озера, поглотившие брошенный камень. Миг – и камень уже лежит на дне, и ничто более не выдает его присутствия.

– Что-нибудь не так, Амалия Константиновна? – быстро спросил Нередин.

– Все хорошо, Алексей Иванович, – беспечно отвечала Амелия, поднимаясь с места. – И не забудьте: вы обещали мне стихи.

Но когда баронесса шла по лестнице вслед за Анри, она вовсе не была уверена, что все действительно будет хорошо.

Глава 22

– Кузина!

– Кузен!

– Как я рад вас видеть!

И широкоплечий, широколицый, на диво крепко скроенный кузен с типично тевтонской внешностью уже кланялся и целовал протянутую ему руку. Не успела Амалия опомниться, как он завладел уже другой рукой и тоже ее поцеловал. Таков уж был Рудольф: он никогда не удовлетворялся половиной, если мог безболезненно захватить все.

– Дайте-ка я на вас погляжу, кузина, – молвил гость, подводя Амалию к окну библиотеки. – Вы хорошеете не по дням, а по часам. Я слышал, вы опять свободны?

– Как птица, – ответила Амалия, улыбаясь.

– Гм, – обиженно поджал губы Рудольф. – И почему я на вас не женат? Странно, просто странно, потому что я всегда испытывал к вам симпатию. Сколько лет мы не виделись?

Амалия подумала.

– Почти семь, – наконец сказала она.

– А, так вы не забыли то дело о картине![17] – развеселился Рудольф. – Ну а я уже давно о нем не вспоминаю. Дела, семья…

– Вы все еще занимаетесь своими историческими изысканиями? – спросила Амалия.

– Да, – подтвердил Рудольф, – и на досуге пишу книжку о генеалогии нашего рода и его ответвлений – фон Мейссенов, фон Лихтенштейнов и прочих. Никто никогда ее не прочтет, но я хотя бы ее напишу всем назло. В конце концов, только так и становятся учеными.

– Я думала, кузен, – сказала Амалия после того, как ей удалось (не без труда) отнять одну руку (другую Рудольф никак не хотел отпускать), – что вы живете в кругу вашей многочисленной семьи в вашем прекрасном замке.

– Так оно и есть, – молвил Рудольф беззаботно. – И если вы читали мои письма, то должны знать, что у меня уже пять детей и я счастлив до того, что совестно признаться. Оказалось, что никто еще не придумал радостей лучше, чем самые простые из них – крепкая семья, верная жена и улыбки твоих детей.


  58  
×
×