Мобильник (черновик перевода)

Он также вспомнил фею Темную, подругу девочки с сотовым телефоном цвета перечной мяты. «Ты кто? Что происходит? – выкрикнула фея Темная. – Ты кто? Кто я?» А потом начала лупить себя рукой по лбу, врезалась лицом в фонарный столб, не один раз, дважды, сведя на нет дорогостоящие плоды труда ортодонта.

«Ты кто? Кто я?»

И это был не ее сотовый телефон. Она лишь прислушивалась к разговору и не получила полной дозы.

Клай, который мыслил, скорее, образами, чем словами, теперь визуализировал компьютерный экран, заполненный этими словами: «ТЫ КТО КТО Я ТЫ КТО КТО Я ТЫ КТО КТО Я ТЫ КТО КТО Я…» – и, наконец, в самом низу, мрачное и не требующее доказательств, как и судьба феи Темной:

ОТКАЗ СИСТЕМЫ

Фея Темная – частично стертый жесткий диск? Ужасно, но, похоже, правда.

– Я защищал диплом по английской литературе, но в молодости увлекался психологией, – сообщил им директор. – Начал, разумеется, с Фрейда, все начинают с Фрейда… потом Юнг… Адлер… потом стал закапываться все глубже и глубже. И получилось, что за всеми теориями о том, как работает мозг, стоит более великая теория – Дарвина. По терминологии Фрейда, выживание – первичная директива, выраженная идеей ида. У Юнга выживание это еще более величественная идея о том, что сознанием обладает кровь. Никто из них, думаю, не стал бы оспаривать следующее утверждение: если сознательные мысли, память, способность размышлять логически разом вытравить из человеческого мозга, то останется что-то чистое и ужасное.

Директор помолчал, ожидая комментариев. Никто не произнес ни слова. Директор кивнул, словно ничего другого и не ожидал, продолжил.

– Хотя ни фрейдисты, ни юнгианцы однозначно этого не сказали, судя по их работам, можно предполагать, что у нас есть некая основа, некая базовая волна или, если говорить на языке, более привычному Джордану, некая единственная строчка в записанной программе, которую стереть невозможно.

– ПИ-ди, – кивнул Джордан. – Первичная директива.

– Да, – согласился директор. – Если дойти до самого дна, то наш вид вовсе не Человек разумный. Наша основа – безумие. И Дарвин, друзья мои, из вежливости не сказал следующее: мы стали властителями земли не потому, что были самыми умными, и даже не потому, что были самыми злобными. Нет, причина в том, что в джунглях мы были самыми безумными, самыми кровожадными сукиными детьми. И эту нашу особенность Импульс обнажил пятью днями раньше.

17

– Я отказываюсь верить, что мы были безумцами и убийцами, – заявил Том. – Господи, а как же Пантеон? Давид Микеланджело? Табличка на Луне, на которой написано: «Мы пришли с миром от имени всего человечества?»

– На табличке есть также имя Ричарда Никсона, – сухо заметил Ардей. – Квакера, но едва ли человека мира. Мистер Маккорт… Том… меня нисколько не интересует суд над человечеством. Будь у меня такие намерения, я бы указал, что на каждого Микеланджело был маркиз де Сад, на каждого Ганди – Эйхман, на каждого Мартина Лютера Кинга – Осама бен Ладен. Давайте скажем так: человек стал властителем планеты благодаря двум своим особенностям. Первая – это разум. Вторая – абсолютное стремление убить всех и вся, кто попадается на пути.

Он наклонился вперед, оглядывая остальных сверкающими глазами.

– Разуму человечества в конце концов удалось взять верх над присущим человечеству инстинктом убийцы, здравомыслие возобладало над свойственными человечеству приступами безумия. И это тоже ради выживания. Я уверен, что последний раз эти две особенности столкнулись в октябре 1963 года, из-за нескольких ракет на Кубе, но это дискуссия для другого дня. Факт в том, что большинство из нас подавляли худшее в нас до того момента, как к нам поступил Импульс и стер все, кроме нашей жуткой основы.

– Кто-то выпустил тасманского дьявола из клетки, – пробормотала Алиса. – Кто?

– И это нас совершенно не должно волновать, – ответил директор. – Подозреваю, они понятия не имели, что творят… или как много натворили. Отталкиваясь от результатов торопливых экспериментов, которые проводились в течение нескольких лет… а может, и месяцев… они, возможно, думали, что выпускают на свободу разрушительный шторм терроризма. Вместо этого спровоцировали цунами невообразимого насилия, и насилие это мутирует. Пусть нынешние дни и кажутся ужасными, но вполне возможно, потом мы будем воспринимать их затишьем между двумя ураганами. Эти дни могут также быть нашим единственным шансом что-либо изменить.