Мобильник (черновик перевода)

Клай покачал головой.

– Надеюсь, что много, – Том сухо, невесело улыбнулся. – Надеюсь, не меньше, чем мы, и они медленно поджаривались. Я думаю об одной ресторанной сети, которая рекламировала жареных кур. Мы уходим завтра ночью?

– Если Порватый позволит нам пережить день, полагаю, нам придется уйти. Или ты так не думаешь?

– Не вижу выбора, – ответил Том, – но вот что я тебе скажу, Клай. У меня такое ощущение, что я – бычок, которого ведут вниз по наклонному жестяному желобу на бойню. И запах крови моих му-у-братьев буквально бьет в нос.

Клай ощущал то же самое, но оставался прежний вопрос: «Если этот групповой разум жаждал убийства, почему не сделать этого здесь?» Они могли убить их вчера днем, вместо того, чтобы заваливать парадное крыльцо оплавленными бумбоксами и класть сверху любимую кроссовку Алисы.

Том зевнул.

– Хочу спать. Сможешь посидеть еще пару часов?

– Пожалуй, – ответил Клай. По правде говоря, сна не было ни в одном глазу. Тело, конечно, выбилось из сил, но разум продолжал бодрствовать. А если вдруг начинал кемарить, вспоминал звук, который издавала авторучка, когда он вынимал ее из глаза директора, тихий скрежет металла по кости. – А что?

– Потому что, если они решат убить нас сегодня, я хочу умереть, как того хочется мне, а не им. Как хочется им, я видел. Ты согласен?

Если коллективный разум, который представлял Порватый, действительно мог заставить директора воткнуть ручку в глаз, подумал Клай, то четверо оставшихся обитателей Читэм-Лодж вскорости могли выяснить, что вариант самоубийства исключается. Но не хотелось отправлять Тома спать с этой мыслью. Поэтому он просто кивнул.

– Я возьму автоматическое оружие наверх. Ты оставишь себе этот большой старый револьвер сорок пятого калибра?

– Точно. Любимчика Бет Никерсон.

– Тогда, спокойной ночи. И если увидишь, что они идут… или почувствуешь, что они идут… кричи, – Том помолчал. – Если у тебя будет время. Или если они тебе позволят.

Клай наблюдал, как Том уходит из кухни, думая, что Том постоянно на шаг опережает его. Думая, как сильно он любит Тома. Думая, что ему хотелось бы узнать Тома получше. Думая, что шансы на это невелики. А Джонни и Шарон? Никогда прежде они не были так далеко.

3

В восемь часов утра Клай сидел на скамье у края «сада победы» директора, говоря себе, что встал бы и как-то отметил могилу старика, если бы не смертельная усталость. Много усилий это бы не потребовало, старик заслуживал такой чести, взяв на себя заботу о своем последнем ученике, даже если ни за что другое. Но, так уж получилось, Клай не знал, сможет ли он встать, доплестись до дома и разбудить Тома, чтобы передать ему вахту.

Впереди их ждал еще один прекрасный, холодный, осенний день, идеально подходящий для сбора яблок, приготовления сидра, игры в футбол. Туман еще оставался густым, но сильным лучам утреннего солнца уже удавалось пробивать его, заливая маленький мир, который окружал Клая, ослепительно белым светом. Крошечные капельки воды висели в воздухе, сотни радужные колес вертелись перед его воспаленными глазами.

Что-то красное материализовалось из этой горящей белизны. С мгновение казалось, что красное «кенгуру» Порватого плывет в воздухе само по себе, но чуть позже, когда оно приблизилось к Клаю, над ним появилось коричневое лицо, а под – коричневые кисти рук. В это утро Порватый надел капюшон на голову, который теперь и обрамлял изуродовано-улыбчивое лицо и мертво-живые глаза.

Теперь Клай видел и высокий лоб ученого, с рваной раной на нем.

И грязные, бесформенные джинсы, порванные на карманах, не снимавшиеся уже целую неделю.

И надпись «ГАРВАРД» на узкой груди.

Кобура с револьвером сорок пятого калибра Бет Никерсон висела на ремне. Клай даже не потянулся к оружию. Порватый остановился в десяти футах от Клая. Он (оно) стоял на могиле директора, и Клай верил, что тот сделал это сознательно.

– Чего ты хочешь? – спросил он Порватого, и тут же сам и ответил. – Сказать тебе.

Сидел, уставившись на Порватого, от изумления потеряв дар речи. Порватый усмехнулся, если только он мог усмехаться, с разорванной нижней губой, раскинул руки, как бы говоря: «Да ладно, ерунда все это».

– Говори тогда, что должен, – и Клай приготовился к тому, что у него второй раз украдут голос. Хотя уже понял, что приготовится к такому невозможно. Все равно, что превратиться в улыбающуюся деревяшку, балансирующую на колене чревовещателя.