Всем сестрам по мозгам

Мой собеседник вздохнул, секунду помолчал и пояснил:

– Я всегда, несмотря на долгие доверительные отношения, обращаюсь к Мануйлову на «вы», а он зовет меня на «ты», так уж повелось.

Карл снова помолчал, затем продолжил рассказ:

– Откровенно говоря, я готовился услышать от фокусника массу нелестных слов. Сам я на его месте ни за что не удержался бы, напомнил и помощнику, и акробатке, сколько добра им сделал и как они отплатили за это. Но Сергей Павлович, человек благородный, сказал: «Я счастлив за вас, радуйтесь жизни. Но, Карл, не строй смелых планов, Зоя не намерена навсегда связывать свою судьбу с циркачом. Боюсь, ты для нее всего лишь развлечение на время совместных гастролей. Не обижайся, я не хочу, чтобы ты потом страдал». Но я тогда подумал, что в душе иллюзионист все же затаил обиду, и пропустил его слова мимо ушей. В сентябре мы вернулись в Москву, я названивал Зое, но та постоянно отказывалась от свиданий, причем поводы для отказа звучали глупо: сломала ноготь, не хочу, чтобы ты видел меня уродиной. Или еще хлеще: среда несчастливый день, не пойду в кино. Я был наивен и глуп, поэтому не сразу сообразил, что Мануйлов не зря меня предупреждал. Все получилось так, как он предсказал: гастроли завершились, мы более не сталкивались каждый день в шапито, в автобусе или в гостинице, в Москве у Зои полно приятелей, и я ей стал не нужен. Осознав собственную дурость, я перестал тиранить ее звонками, и наши отношения спокойно завяли. В октябре акробатка Сергеева с коллективом не поехала, среди наших разнесся слух, что ее берут в труппу московского цирка.

Рассказчик опять вздохнул.

– А зимой Зоя внезапно позвонила мне сама и огорошила новостью: она беременна, отец будущего ребенка я. Но сказала, что ей ничего от меня не надо, на алименты она не претендует, не предлагает жениться на ней, готова сама воспитывать малыша, у нее только одна просьба… Танечка, учти, при советской власти у людей был иной менталитет, чем сейчас. Если в метрике у новорожденного в графе «отец» поставят прочерк, это позор. Вот Зоя и попросила меня признать ребенка, пообещав, что никаких хлопот мне не доставит. Кстати, знаешь, доченька, почему тебя записали на фамилию матери? Опять же вспомним про те времена. Вслух руководители государства говорили об интернационализме, о равных возможностях для всех, в действительности же процветал антисемитизм, была, например, квота для евреев, поступавших в вузы или желавших устроиться на престижную работу. Печально известный пятый пункт анкеты, вопрос о национальности, мог тогда здорово осложнить жизнь. Мой отец этнический немец, поэтому я Хофштейн. Фамилия похожа на еврейскую, и тебе бы пришлось объяснять свое происхождение, что не очень-то удобно. Потому Зоя и захотела, чтобы дочь была Сергеевой. А я не спорил. Но разговор на эту тему у нас с ней состоялся позже, а в тот момент мы просто договорились, что я официально признаю ребенка, когда он появится на свет.

Из груди Карла вырвался вздох.

– Сергей Павлович, узнав о ситуации, предостерег меня: «Сейчас Зоя обещает не подавать на алименты. Но когда младенец родится, ему ого-го сколько всего понадобится, и она вспомнит о тебе. Будешь восемнадцать лет содержать отпрыска. И, между прочим, ты уверен, что являешься, так сказать, автором малыша?» Но я нутром чувствовал: ребенок мой. Поэтому не только дал тебе свое отчество, но и пытался заботиться о дочке. Танечка, я тебя сразу полюбил. Не могу передать, что творилось в моей душе в ту минуту, когда я взял в родильном доме из рук медсестры почти невесомый кулек…

Карл отвернулся и продолжил сдавленным голосом:

– У меня возникла надежда завести семью. Зоя благосклонно отнеслась к тому, что я навещаю дочь. А уж я старался: тащил фрукты и хорошую еду Зое, она ведь кормящая мать, доставал, где мог, детское бельишко, давал деньги. Так прошло полтора года. Однажды Зоя мне сказала: «Карлуша, нам необходимо поговорить серьезно». Я так обрадовался! Подумал, любимая поняла, что лучше меня ей никого не найти. И у нас ребенок, девочке нужен отец. Сейчас Зоинька скажет фразу, которую я давно ждал: «Мы фактически стали семьей, давай оформим отношения официально…»

Карл резко повернулся ко мне.

– Знаешь, доченька, я помню ту беседу в мельчайших подробностях. От Зои пахло болгарскими духами «Розовое масло», на ней были черные брючки и очень яркий красный пуловер крупной вязки с огромным воротником. Услышав ее слова: «Я устала жить одна, хочется прислониться к крепкому плечу», – я не выдержал, бросился к ней, обнял и прошептал: «Любимая, все, что имею – твое. Обещаю сделать вас с Танюшей счастливыми». Держу ее в объятиях, чуть не умираю от счастья… но потом внезапно соображаю: что-то не так. Она отталкивает меня! Я разжал руки и услышал: «Какого черта ты себе напридумывал? Наши отношения давно исчерпаны. Я не могу жить с человеком перекати-поле. Ребенку нужны стабильность и отец, который каждый день возвращается с работы домой, уделяет вечером девочке время. А ты сегодня тут, завтра уехал и три месяца не появляешься. Я выхожу замуж, прощай».