Накануне после долгих споров решили не говорить Аркадию о том, что у Маруси есть собственная жилплощадь.
– Для чистоты эксперимента, – пояснила свою позицию мама. – Муж должен сначала полюбить тебя, а уж потом твои квадратные метры.
– Угу, сначала кубические, а потом уже квадратные.
Вчера Маруся согласилась, а сейчас готова была осыпать мать упреками:
– Если бы он знал, что у меня своя квартира, то и отнесся бы ко мне иначе!
– Не к тебе, а к квартире!
– Да, но он же понимает, что семья должна где-то жить, тем более что у меня ребенок! Ты же не думаешь, что твой подчиненный горит желанием поселиться вместе с тобой! А у него… Кстати, – опомнилась Маруся, – а где он живет?
– Дошло наконец! Мама дура, мама все делает неправильно! Куда ей, старой курице, все рассчитать! Он живет в коммуналке со своей престарелой мамашей! Мне не нужен зять, готовый жениться на тебе из-за бабушкиной квартиры. Это бесплатное приложение к тебе, так сказать, приятный сюрприз. Но узнать о нем он должен в самый последний момент!
– У меня такое чувство, что последний момент только что имел место быть.
Марусе было очень противно. До чего она дошла, если единственным козырем в деле устройства своей личной жизни должна стать квартира! Неужели она до такой степени неинтересна мужчинам? Ни в институте, ни в транспорте никто даже не делал попыток познакомиться, заговорить… Единственный претендент на руку и сердце только что попрощался и ушел.
– Ма, – всхлипнула она, опустившись на пуфик в прихожей. – Что им всем нужно, я не понимаю?
– Не им, а тебе! – воскликнула Валентина Макаровна. – Тебе не хватает лишь капельки везения. Знаешь, есть поговорка: не родись красивой, а родись счастливой. Ты у меня красавица, умница, все у тебя есть. Найдем мы тебе мужа, найдем!
– Не хочу я искать! Он должен сам найтись, понимаешь?
– Найдется! Как миленький найдется!
Но это были всего лишь слова.
Глава 27
– Ты олух! – буйствовала Анна Иосифовна, злобно перекладывая идеально ровные стопки белья в шкафу. Вот уже полчаса она разглаживала несуществующие складки на пододеяльниках и меняла местами тряпье, лежавшее на полках. Когда она сердилась, то всегда затевала уборку. – Как можно было не договориться о свидании? Не понимаю! Мой сын ведет себя как прыщавый юнец! Мы потратились, а что с этого имеем? Такая выгодная партия, и так обмишуриться! Что о тебе теперь подумает твоя Макаровна?
– Да ладно, мам! Я завтра спрошу у нее, как связаться с Мариной…
– И дурак будешь!
– Почему?
– За девушками так не ухаживают.
– Я просто попрошу Маринин телефон, и все.
– Задним умом все ямы полны, – поджала губы Анна Иосифовна. – Думать надо сразу, а не потом. Ты показал себя не с лучшей стороны.
– Ничего, у меня еще появится шанс покрутиться разными боками.
Анна Иосифовна сурово посмотрела на сына и с горечью констатировала:
– Умом ты пошел в отца. К моему глубочайшему сожалению. Единственное, что он оставил тебе в наследство, – тупость. Вот и благодари его за это.
– При чем здесь отец?
– А ты не смей за него заступаться! Это я тебя вырастила, обула и одела! Где был этот облезлый кот, когда я ломалась на двух работах?
Маму опять занесло не в ту степь. Аркаша привычно отключился от перечисления папашиных грехов и начал сводить в уме баланс плюсов и минусов грядущего союза с начальственной дочкой. Периодически он прочувствованно кивал в такт маминым призывам «согласиться и вспомнить».
Минуса было только два, зато каких: неизвестный ребенок и круглосуточное существование вблизи авторитарной тещи. Бывает и хуже. Но! Бывает и лучше. Как бы не прогадать с выбором.
Весь следующий день Аркадий маялся, не решаясь подступиться к Валентине Макаровне со своим вопросом. Начальница пребывала в мрачном настроении. Если с утра она кидала на Аркадия вопросительные взгляды, то к концу трудовой вахты окатывала его ссутулившуюся спину волнами гневного презрения. Дальше тянуть было нельзя, иначе Макаровна войдет в штопор. Ощущая себя нашкодившим щенком, он осторожно поднялся и, не глядя на нее, добрел до шефского закутка.
– Валентина Макаровна… я… в общем… тут так получилось… дайте, пожалуйста, ваш домашний телефон.
Проблеяв эту путаную фразу, Аркадий намертво сцепил за спиной трясущиеся руки и уставился на карандашницу, ощетинившуюся кнопками, скрепками и огрызками всевозможных пишущих приборов.