Ричард Длинные Руки — вице-принц

— Ладно, — сказал я, — ваши последователи. Но это мне очень не нравится.

— Что делают такое вино?

— Нет, — сказал я сердито, — мне совсем не нравится, что вы протаптываете для человека одну дорогу, а Творец старается побудить его идти по другой. Дело не в том, что я дурак и не могу выбрать! Дело даже не в том, что на каждой из дорожек свои пряники…

— А в чем?

Я посмотрел ему в глаза зло и беспощадно.

— Мне вообще не нравится это или-или!.. Каждый из вас берется решать за человека, но нужно ли это ему? А если он предпочтет свой путь? И сам протопчет для себя тропку? У нас свобода воли, а не только выбора!

Он отшатнулся с чашей вина в руке, лицо стало полным недоумения.

— Какой? Есть только два пути! Всевышнего и… мой!

— Так было, — согласился я. — Но появился человек… и он протопчет свой путь.

— Что, третий?

— Да, — согласился я, — третий.

Он посмотрел на меня пристально, глаза непроницаемо черные, как холодный космос, лицо неподвижное, но я впервые увидел в нем некую неуверенность.

— Третий, — повторил я. — Да, точно! Пора искать третий путь.

Глава 17

После его ухода, как реакция на мой апломб и самоуверенность, всплыло тягостное воспоминание о полной беспомощности и растерянности, когда замок герцога Вирланда был так изолирован, что в нем и время свое, и существа какие-то непонятные, и меня, великого героя, если уж правду в глаза, гоняли в толпе слуг, не видя между нами разницы…

А тут еще эта приближающаяся багряная звезда Маркус, у всех при ее упоминании сразу лица вытягиваются, а в глазах выражение полнейшей безнадежности.

А мы деремся друг с другом, как полчища черных и красных муравьев, не замечая надвигающегося лесного пожара! Когда эта звезда, хотя это точно никакая не звезда, приблизится, все человечество сгинет… ну, за исключением тех, кто спрячется в самых глубоких пещерах. Впрочем, и они почти все погибнут, когда начнут двигаться плиты земной коры.

Уцелеют совсем единицы или пара общин на разных концах земли. И начнется снова долгий и мучительный путь от дикости к цивилизации.

Но если Багряная Звезда опускается, чтобы набрать народ, то это как-то не вяжется с высокими технологиями. Будущему не нужны рабы, даже в качестве мяса для еды, еду проще выращивать искусственно. Это так же смешно и глупо, как идущие по земле армии терминаторов, уничтожающие людей. Для того чтобы уничтожить все человечество без остатка, достаточно в вирусе обычного гриппа переставить пару молекул в нужное для этой цели место.

Скорее людей набирают, к примеру, потому, что где-то эти набиратели постепенно перестают давать потомство… Может быть, из-за слишком жесткого излучения, либо еще каких-то причин, но все равно: эти багрянники набирают в свои загоны для скота несколько десятков тысяч людей, затем поднимаются и с высоты зачем-то уничтожают их гнезда.

Видимо, все-таки боятся расцвета их цивилизации. И понимают, часть людей, выползших из пещер, к следующему визиту как раз только-только расплодятся.

Со стены видно, как во дворе епископ Геллерий раздает благословение воинам, причащает перед сражением, я сперва отвернулся, затем быстро сбежал со стены и подошел к ним.

Он перекрестил последнего и повернулся ко мне.

— Сэр Ричард?

— Отец Геллерий, — сказал я почтительно, — церковь мудра и накопила много ответов за свою долгую и такую нужную для всех нас жизнь. И потому священнослужитель, если он достаточно усерден, вскоре обретает знаний больше, чем все государи мира…

Он взглянул на меня остро, веки тяжелые, толстые, покрасневшие от ночных бдений, а глаза вперили острый, как булавки, взгляд.

— Сэр Ричард, что вас тревожит?

— Если по мелочи, — ответил я уклончиво, — то очень многое, но все, что человек может решить или сделать сам, он обязан это делать…

— Золотые слова…

— Но очень многое, — сказал я с горечью, — он и не может.

Он опустил веки и смиренно промолчал и не шевелился, только пальцы все так же перебирают четки.

— Так что вас, сын мой, настолько обеспокоило? Что-то даже большее, чем ваш противник?

— Давайте отойдем чуточку в сторону, — предложил я.

Он насторожился, но пошел за мной, а я выбрал местечко, где нас никто не услышит, повернулся к нему.

— Что вас тревожит? — повторил он вопрос.