— Давай.
Коньяк обжег, но не взял, не затуманил голову, лишь подчеркнул горечь.
— Хотите что-нибудь сказать, коммандер? — негромко спрашивает Шварц.
— Да. — Кира молчит, а затем, неожиданно даже для себя, одним-единственным словом подводит итог длинного дня: — Дерьмо.
Глава 5
в которой Лилиан говорит лишнее, все съезжаются в Унигарт, а Помпилио демонстрирует радушие
Пинок Пустоты — так это называется. Пинок Пустоты — и никак иначе.
Когда цеппель завершает переход, вываливаясь из «окна» на нужную планету, когда Великое Ничто с кошмарными своими Знаками остается позади и все облегченно вздыхают и улыбаются, точнее — собираются улыбнуться, именно в этот момент Пустота весело наподдает уходящему цеппелю под зад. Или лупит в пузо. Или сверху бьет — зависит от того, как тот вошел в переход. Пустота играет, а огромная сигара ощутимо вздрагивает, отправляя на пол незакрепленные предметы и потерявших бдительность пассажиров.
Пинок Пустоты — так называют прощальную шутку все цепари Герметикона.
Но люди знатные, образованные и хорошо воспитанные, люди, так сказать, высшего света не могли использовать в общении столь грубое определение и напридумывали кучу заменителей: «встряска», «шок», «дрожь» и прочие словечки, невнятно описывающие унизительный удар, входящий в обязательную программу любого путешествия через Пустоту. И еще знатные люди опасались потерять лицо, нелепо растянувшись на полу, а потому встречать Пинок предпочитали расположившись в мягких креслах и диванах, благо в салоне флаг-яхты «Арамалия» недостатка в них не ощущалось.
И вообще ни в чем не ощущалось недостатка, поскольку принадлежала флаг-яхта каатианскому дару Паулю Диирдо, и мысль о том, что она несовершенна или же не столь роскошна, какой должна быть, могли счесть подрывающей устои общества.
Мягкая кожа обивки, резные столики, элегантная серебряная посуда, ковры и картины на обтянутых веперацким шелком стенах — салон флаг-яхты ничем не отличался от салонов замков или дворцов и тем поражал неискушенного наблюдателя, привыкшего к тому, что на цеппелях, даже роскошных, в обязательном порядке считали килограммы, опасаясь перегрузки.
Впрочем, на борту «Арамалии» неискушенные наблюдатели отсутствовали — среди членов официальной делегации, в распоряжение которой дар Пауль передал свою флаг-яхту, числились исключительно адигены, чьи модные дорожные костюмы идеально гармонировали с роскошью обстановки.
— Кардония, адиры, — объявил старший помощник после того, как рулевой стабилизировал цеппель.
Пинок остался в прошлом, и дипломаты охотно покинули надоевшие диваны и кресла, радостно разминая ноги.
— Наконец-то!
— В какой-то момент мне показалось, что я поймал Знак. Или вот-вот поймаю.
— Пусть откроют вино.
— И легкие закуски.
— Тебе бы только есть.
— Я немного нервничаю в Пустоте.
В главном салоне «Арамалии» находилось тринадцать человек: шестеро дипломатов, составляющих Чрезвычайную миссию Палаты Даров, их жены и старший помощник капитана флаг-яхты, сопровождавший важных персон во время перехода. Старпом был ямаудой, на Знаки Пустоты не реагировал и мог в случае необходимости быстро оказать помощь.
— Мне показалось, я слышу чей-то голос.
— Главное, мы прилетели.
— Слава Доброму Лукасу.
— Цепари считают, что в переходах через Пустоту помогает святой Хеш, — с улыбкой заметила Лилиан дер Саандер.
— Значит, слава ему, — рассмеялся ее супруг, кудрявый Фредерик. — И Доброму Лукасу — тоже.
И заслужил одобрительные возгласы подчиненных.
Все находящиеся в салоне адигены были патриотами и в первую очередь славили своего Праведника, а уж потом — святых, стоящих, в понимании каатианцев, гораздо ниже Доброго Лукаса.
— Праведник ведет нас, дорогая.
— Я знаю.
— Но Хешу я тоже благодарен.
— Я просто напомнила о нем.
Лилиан дер Саандер каатианкой не была — она родилась и выросла на Заграте, и род ее, чего уж скрывать, знатным не считался. Но природная красота, огромное состояние, а главное — острый ум позволили молодой женщине легко освоиться в новом окружении. Свадьба с Фредериком дер Саандером состоялась меньше года назад, а на Каате уже не стесняясь называли молодого дипломата подкаблучником и прямо указывали на то, что его карьерные успехи, включая назначение на должность чрезвычайного посланника, — заслуга умной и целеустремленной супруги.