Кардонийская рулетка

— Канонерки тоже сожгли, — прищурился Помпилио.

— Совершенно верно, мессер.

— То есть я не ошибся: это было начало?

— Теперь в этом нет никаких сомнений, мессер, — подтвердил ИХ. — Из того, что я услышал, можно сделать только один вывод: террористический акт.

— Что ты услышал?

ИХ аккуратно промокнул нос платочком, кашлянул в него же и деловым тоном произнес:

— Очевидцы рассказывают, что незадолго до катастрофы от эшелона отцепился последний вагон. Отцепился и очень быстро затормозил. Он до сих пор стоит целенький, хотя от эшелона осталась лишь гора расплавленного металлолома.

— Кто-то раскачивает лодку, — протянул дер Даген Тур.

— Полагаете, террористы появились не случайно?

— Не верю в совпадения. — Помпилио помолчал. — Вопрос: кто пригласил их на Кардонию?

— Тот, кто хочет сорвать переговоры.

Бабарский прибыл с докладом акурат к первому завтраку: апельсиновый сок, кофе, выпечка с медом; получил приглашение и с огромной охотой вцепился в хрустящий рогалик, запивая его большими глотками кофе. Столик был сервирован на западной стороне сада, в направлении промышленных пригородов, однако разобрать, что происходит на полуразрушенном вокзале, не представлялось возможным: его скрывали дома и облако плотного черного дыма.

— Как город? — светски осведомился Помпилио, макая рогалик в липовый мед. Адиген употреблял только его — жидкий, почти прозрачный, но очень душистый. А замечание насчет срыва переговоров дер Даген Тур оставил без внимания.

— Встревожен, — в тон ответил Бабарский. — Всех разбудил грохот, люди напуганы.

— Этого следовало ожидать.

— Согласен, мессер.

Самого Помпилио катастрофа не разбудила: он просыпался рано, немедленно отправлялся к хитроумному приспособлению Хасины, что пряталось в дальней комнате, и приступал к изнурительным упражнениям, на которые три раза в день тратил по два часа. Теодор и Альваро шепотом рассказывали, что адиген, случалось, терял от боли сознание, но, приходя в себя, продолжал заниматься. Он хотел ходить. И помочь ему могла только железная воля, которая некогда сделала дер Даген Тура бамбадао, позволив преодолеть жесточайшие испытания Химмельсгартна.

ИХ вновь кашлянул:

— Извините, наглотался дыма. — И продолжил: — Ползут слухи, что по Унигарту разгуливает Огнедел.

— Тем интереснее стоящая перед нами задача, — улыбнулся дер Даген Тур. Упоминание самого опасного террориста Герметикона не вызвало у него беспокойства. — Лично я не думаю, что это Огнедел, — почерк этого бандита легко подделать, но требую, чтобы ты действовал как можно быстрее…

— Дорогой, никогда не подумала бы, что ты встаешь в такую рань. — Певица обставила выход максимально эффектно: черные волосы пребывают в тщательно продуманном беспорядке; тончайшего шелка халат прилип к роскошным выпуклостям, но нисколько не скрывает их, лишь красит в нежно-сиреневый; голос «сонный», с хрипотцой. Молодая женщина знала, что Помпилио не устоит, но никак не ожидала встретить в саду гостя. — Кто это?

И машинально скрестила на груди руки — там халат был распахнут гораздо шире, чем дозволялось приличиями.

— Познакомься, Этель, это Бабарский, мой суперкарго, — спокойно произнес адиген, с улыбкой глядя на смутившуюся певицу. — Ты замечательно выглядишь.

— Спасибо, дорогой.

Как выяснилось, держать удар Кажани умела. Она величаво прошла к столику и сделала большой глоток апельсинового сока из бокала Помпилио.

— Мне показалось или ночью приключился шум?

— Не показалось.

Шелк отчетливо обрисовывал крупные соски Этель, и смущенному Бабарскому ничего не оставалось, как перевести взгляд на запад, на далекое облако черного дыма. ИХ с удовольствием просвистел бы какой мотивчик, но понимал, что будет неправильно понят.

— Была гроза?

— Поезд сошел с рельсов, — хладнокровно ответил адиген. — Мы как раз обсуждаем этот случай.

— Какой ужас. — Замечание было именно что «обронено»: певице следовало среагировать на сообщение, и она среагировала. Без особых эмоций. — Кто-нибудь погиб?

— Кто-нибудь всегда гибнет.

— Понимаю. — Женщина допила сок и негромко сообщила: — Я приму ванну.

В ее голосе скользнула легкая обида.

— Там и увидимся, — пообещал Помпилио.

— Я жду.

Нежно-сиреневая фигура исчезла за кустами, и Бабарский, подумав, пробормотал: