– Они придут, чтоб меня разорвало, – кивнул Секач. – Но почему сегодня?
У менсалийца были свои соображения на этот счет, но он хотел послушать следопыта.
– Я поговорил с ребятами из экипажа, – ответил Баурда. – В поселке они застали стариков, женщин и детей. Мужчин было очень мало, видимо, ушли к храму за день или два до нападения, но наверняка уже знают…
– И сейчас они злы, – закончил мысль менсалиец.
– Очень, – согласился Дан.
– Я думаю, они хотели выждать, подтянуть резервы, но то, как Вандар поступил с поселком, заставит их действовать. Они захотят отомстить. – Секач ухмыльнулся и постучал пальцем по черной повязке, украшавшей его голову: – Поэтому я распорядился подготовиться.
Менсалийский обычай требовал демонстрировать противнику свое желание вступить в бой, что, по мнению Баурды, было чистой воды ребячеством и вело к демаскировке. Когда наемники нацепили повязки, следопыт хотел намекнуть Берту о подозрениях, но промолчал, подумав, что вряд ли жители Ахадира разбираются в тонкостях менсалийских традиций.
– Я бы тоже захотел отомстить, – буркнул Дан.
– Мы понимаем друг друга, игуасец.
– Угу.
Мужчины помолчали.
И, не сговариваясь, подумали одно: «Вандар – идиот». Никто не знает, как бы сражались спорки за свои Камни: возможно, ожесточенно, возможно, с ленцой, поскольку Камни – они ведь камни… Зато теперь местные мужики озверели и будут биться отчаянно.
С другой стороны, хитрый и жестокий Вандар заставил спорки делать то, что ему нужно: атаковать сегодня, не имея четкого плана, без подкреплений и задыхаясь от ненависти.
Воевать нужно с холодной головой, а как раз ее противник лишился.
Рассказав, что они учинили, Вандар велел Секачу и Баурде быть настороже, а сам поднял «Черного Доктора» высоко в небо. И этот факт стал еще одним доказательством того, что капитан предчувствует нападение.
Оставалось решить, как его отразить.
– Значит, сверху они нас не достанут? – произнес Берт, возвращаясь, так сказать, к делам насущным.
– Не достанут, – подтвердил Дан. – Скала не отвесная, прицельное бомбометание исключено. Без веревок тоже не спустишься, а я не думаю, что у них имеется достаточный запас.
– Они местные, привыкли лазить по горам.
– Все равно, – мотнул головой Баурда. – Нужно несколько очень длинных веревок, вряд ли они у них есть. А даже если и есть – мы перестреляем нападающих, словно кур.
Все эти соображения Дан уже излагал, объясняя, почему пост на храмовой горе не нужен. Но повторил спокойным, ровным голосом, всем своим видом показывая, что менсалиец – командир и имеет право спрашивать столько раз, сколько захочет.
– И напомни своим, чтобы не приближались к храму. Даже во время драки.
– Угу, – кивнул Секач, которому очень нравилось покладистое поведение Баурды. – А вот на террасу можно взобраться.
– Я смог бы, и мои ребята – тоже. Местные, как ты правильно сказал, привыкли лазить по горам, а значит, для них терраса не проблема.
– А чтобы нас отвлечь, они устроят шум у ворот.
– Не слишком ли очевидно?
– Не считай их гениями тактики, Дан, мы говорим о дикарях, обуянных жаждой мести. К тому же они понимают, что на стенах мы не сможем использовать пулеметы с максимальной эффективностью, а они получат возможность атаковать широким фронтом и поскорее навязать нам невыгодный ближний бой. – Секач помолчал. – Если ты не ошибся насчет нашей горы, сюрпризов не будет, мы перебьем спорки. Но я надеюсь, что завтра мыры вылезут, и мы отсюда уберемся.
– Запретила? – переспросил Енер.
– Запретила, – повторил Унирас.
Охотник переглянулся с Фечером, вождем пришедших из Мирлитарласа воинов, и, тяжело вздохнув, произнес:
– Гонец, говоривший голосом Старшей Сестры, принес тот же приказ.
– Я знаю, – кивнул Унирас.
Он пришел позже гонца, поскольку совершил крюк: сначала, как и обещал, направился к разоренному поселку, но посреди дороги вдруг «вспомнил», что не сообщил Старшей Сестре нечто важное, отправил лекарей с помощниками дальше, а сам побежал к Красному Дому. К своему другу Енеру.
– Она хочет, чтобы мы ждали.
Балодак, принимающий участие в разговоре на правах помощника Алокаридаса, низко опустил голову. Он знал, чего хотят охотники, догадывался, к чему приведет совещание, и… И знал, что не станет их отговаривать. Не сможет. Потому что никогда в жизни молодой послушник не видел столько тоски, сколько таилось сейчас в глазах Енера и Унираса. И столько ярости.