Семен скучал по детям, по домашнему уюту, даже по Свете, хотя она его разозлила. Жизнь стала какой-то блеклой, словно цветное изображение заменили серо-белым. Вроде все то же самое, но чего-то не хватает. Кроме того, Сеню бесил невыносимый психологический дискомфорт. Привычное течение жизни нарушила плотина Светланиного сопротивления, и оскорбленный в лучших чувствах Крыжовников готов был выйти из берегов.
Уязвленная Светлана отмалчивалась в ответ на ехидные реплики Новгородской и на робкие тетины вопросы. Совершенно обнаглевшая Зина, рассчитывавшая на легкий заработок, тоже не давала прохода и постоянно заботливо интересовалась, когда же наконец Света начнет ходить на службу. Она именно так глупо и формулировала – «на службу». В результате Светочка сорвалась и рассказала Зинаиде много нового и интересного про ее жизненную позицию и место под солнцем. Несостоявшаяся нянька ответила проще и грубее, но в общем и целом ее резко поменявшаяся под давлением Светланиных аргументов жизненная позиция сводилась к следующему: ищите няньку в другом месте.
Глава 13
Юрий Михайлович абсолютно не собирался продолжать какие бы то ни было отношения с Татьяной. Утреннее пробуждение разогнало туман в голове и расставило все по местам: «Где женщины – там проблемы и неприятности. Жил спокойно и дальше проживу!»
В конце концов, даже мысль о том, как он будет, потея и краснея, набирать ее телефон, назначать какое-нибудь дурацкое свидание, а потом опять пыжиться, пытаться поддерживать светский разговор, соображая, как бы перейти к более близкому общению… Нет, не мальчик же он, в самом-то деле! Если Татьяна захочет, она позвонит сама. А если не позвонит, то…
– Еще пел как последний идиот! – неожиданно вспомнил Носков свое позорное выступление. Да после такого лучше вообще разбежаться в разные стороны и никогда больше не пересекаться.
Но не думать о Тане не получалось. Глупые мысли теснились и толкались в голове, мешая работать.
«Может, встретиться все-таки, посмотреть на нее трезвыми глазами, разочароваться и успокоиться?» – малодушно размышлял Юрий Михайлович под занудный доклад коммерческого директора «О темпах роста продаж». Темпы роста были вполне удовлетворительными, но коммерческий любил долго и витиевато излагать очевидные вещи.
Ведеркина позвонила Тане на трубку и страшным шепотом спросила:
– Ну?
– Что «ну»?
– Аникеева! Гну! Не догадываешься, о чем я?
– А-а. Нет никакой беременности.
– И все? – разозлилась Наталья. – Больше комментариев не будет? Я, между прочим, ночь не спала, переживала!
– Слушай, там такая глупость получилась. Не хочу с работы рассказывать.
– Я к тебе в обед приеду, – моментально предложила Ведеркина.
– Наташ, не надо, я тебе вечером…
– Да я сдохну от любопытства до вечера!
– Каришка пошла по твоим стопам и пыталась меня пристроить к папаше своего жениха.
– Это ж прямо суицид какой-то, – озадачилась Наталья, пытаясь распутать гипотетически возможные родственные связи.
– Что ты мелешь! Какой суицид?
– Ой, ну инцест! Какая разница?
– Ведеркина, у тебя мозг затопило молоком. С тобой скоро вообще будет невозможно разговаривать.
– Подумаешь, что я такого сказала? А что с Крыжовниковым-то? Он был?
– Не был.
– Вот! – Наталья удовлетворенно всхрапнула. – Я же говорила!
– Да плевать на него, – отмахнулась Татьяна и вдруг осознала, что и в самом деле – плевать.
– О как! – заржала Ведеркина. – Это вы съели что-нибудь!
– Отстань, мне этот Юра абсолютно неинтересен.
– Угу.
– У меня другие цели в жизни.
– Ага.
– Я уже столько раз обжигалась, что ходить по граблям больше не намерена.
– Угу.
– Обычный мужик, ничего особенного, никакой. Поет, кстати, безобразно.
– Кха!
– Что? Хватит там кряхтеть! – Татьяна раздраженно прервала описание «неинтересного» Юрия Михайловича. – Что я такого сказала?
Ведеркина сопела, как бегемот, которого щекочут.
– Да! – мрачно подытожила Таня. – Он мне сто лет не нужен. И ничего смешного!
– Разумеется, – отмерла Наташка. – На фига такой мужик, который петь не умеет. Что хоть пел-то?
– Издеваешься?
– Да так, интересуюсь. У меня Егор только по пьяни поет. И в основном песни советских композиторов из пионерского прошлого. Никакого разнообразия.
– Я не буду ему звонить.
– Не звони, – согласилась Ведеркина. – Он же петь не может. Мужик, который плохо поет, все остальное тоже делает плохо.