Дама из Амстердама

Он поцеловал ее, прижав к стене.

– Мне бесконечно стыдно за то, в каком виде ты меня повстречала… – сказал он ей на ухо. – Но мне думается, что ты умный человек и понимаешь, что…

– Лука, не надо, слышишь?

– А еще я тебя страшно ревную и к твоему квартиранту, и к бывшему мужу…

– Ты мне уже говорил об этом… Кстати, как ловко ты справился с Кириллом…

– Сейчас не о нем… Давай избавимся от твоего Чемберлена, поговори с ним. Я бы мог, конечно, сам устранить его так, чтобы ты его больше никогда не увидела, но я не хочу действовать за твоей спиной.

– Вот и правильно.

– Но согласись, что ты поступила крайне легкомысленно, оставив его в своей квартире…

– Соглашаюсь.

Она готова была согласиться с чем угодно, лишь бы он не отпускал ее из своих рук. Голова ее кружилась, она готова была заплакать от охватившего ее сладостного чувства…

18

Римма Овсянникова открыла дверь своими ключами и вошла в квартиру своей матери так, как входила сюда всю свою сознательную жизнь – уверенно и спокойно. Мать Риммы, известная писательница, уже давно переселилась жить на дачу в Переделкино, и ее московская квартира пустовала. Сдавать ее она отказывалась, считала, что она и так зарабатывает достаточно и что квартира, заполненная книгами, картинами, да и просто духом их семьи, не должна быть осквернена чужими, неустроенными людьми. Поначалу Римма с ней спорила, но потом перестала. Римма была парикмахером, и ей, как она считала, в отличие от ее матери, деньги доставались тяжело. Мать целыми днями просиживала в уютном кресле на хорошо протопленной светлой веранде и писала что-то, поглядывая лениво на монитор новенького компьютера, в то время как Римме приходилось каждый день тащиться на машине через всю Москву в свой салон и приводить в порядок волосы многочисленных капризных клиенток. И хотя Римма считалась хорошим мастером и ее работа стоила тоже немало, все равно она испытывала к матери тщательно скрываемое чувство зависти… Правда, это чувство возникало у нее все реже и реже – мать всегда помогала ей деньгами, а недавно купила дочери машину.

Римма приехала, чтобы полить цветы и дождаться слесаря, который обещал починить кран на кухне.

Квартира ее матери, Марии Овсянниковой, женщины, безусловно, талантливой и немного странноватой, вся утопала в комнатных цветах. Немного итальянской мебели, бесконечные стеллажи с книгами, картины, кабинетный рояль, густые бархатные портьеры на высоких окнах… Римма, приходя сюда, просто отдыхала душой и телом. Полив цветы, она растягивалась на покрытой цветастым шерстяным пледом кровати матери в спальне и пару часов просто бездельничала, приходя в себя от многочисленных дел и забот. В своем доме она бы так не полежала, ей всегда было некогда. Муж приходил домой поздно, и вообще непонятно, чем он занимался, слава богу, что хоть деньги приносил, а дети после школы вместо того, чтобы заниматься, торчали у игровых автоматов на ближайшем рынке… Все отбились от рук, и муж, и дети, каждый жил своей жизнью…

Она задремала, а проснулась от внезапно охватившего ее чувства тревоги. Не открывая глаз, она пыталась понять, что происходит, пока не стала различать доносившиеся до нее голоса… Ругались в соседней квартире. Кричали друг на друга мужчина и женщина. У женщины явно была истерика, мужчина же просто рычал, выплевывая грязные оскорбления, находя при этом такие мерзейшие слова, что у Риммы забилось сердце, когда она представила себя на месте женщины…

Шли минуты, а люди за стеной все не могли утихомириться. Римма, сжавшись в комок, зарылась в плед и зажала уши, чтобы только не слышать всего этого кошмара… Каким-то внутренним чутьем она вдруг поняла, что за этим последует что-то ужасное, необратимое…

…Ее подбросило на кровати от звука, которого она прежде никогда не слышала в реальной жизни, но поняла, что это выстрел… Громкий. Как если бы выстрелили прямо в нее, в маминой спальне…

Пот струился по ее лбу, ей стало трудно дышать. Захотелось вдруг к маме, в ее тихий дом, затерявшийся среди густых гигантских переделкинских елок… Мама звонила ей накануне и звала к себе, говорила, что соскучилась, что приготовила ее любимую сладкую кашу, пшенную, молочную, с тыквой…

Желание забыть о том зле, что случилось в соседней квартире, и о том, что может последовать за ним, если вдруг Римма, выйдя из квартиры, столкнется с тем, кто остался в живых (кто кого убил: она его или он ее?), подталкивало женщину к дверям… Она почувствовала себя маленькой девочкой, проснувшейся посреди ночи и ощутившей вдруг все свое одиночество, незащищенность… Она помнила такие минуты из своего далекого, призрачного детства и то, как спасалась она от своих детских страхов в родительской постели, как прижималась то к маме, то к папе, чувствуя объятия ласковых рук, как плакала не то от страха, не то уже от счастья, что она в этом мире не одна…