Ученик мага

Бумага неслышно спланировала на пол. Оконце задвинулось поспешно, но так же беззвучно. Уже не поддерживая навязанные правила чужой игры и не боясь нашуметь, молодой маг бросился к двери. Подхватил записку и, сдирая ногти, принялся отодвигать, задвинутую почти до упора створку. Проклятая створка не поддавалась и упиралась. Не то задвинули ее чересчур рьяно, не то Пантор от волнения перестал ладить со своими собственными руками. Когда смог отодвинуть ее хоть насколько-то, чтобы иметь возможность выглянуть на улицу, снаружи уже никого не было. Тогда он развернул записку, подошел к оконцу, чтобы хоть как-то подсветить листок. И принялся с трудом разбирать текст. «Дорогой Лорд Пантор!» — значилось в записке.

«Дорогой Лорд Пантор!

Обстоятельства не позволили мне помочь вам в тот злосчастный вечер. И сейчас, к глубокому моему сожалению, у меня скованы руки. Я ничем, ничем не могу помочь вам. Сейчас. Но скоро все переменится. Если моя хозяйка добьется своей цели, а я не припомню случая, когда она цели не добивалась, все станет по-другому. И тогда я смогу вызволить вас хоть из тюремной камеры, хоть из-под следствия, хоть из зала суда.

Пожалуйста, верьте мне.

Не знаю, когда смогу увидеть вас теперь, потому хочу, чтобы вы знали. Я люблю вас. С первого дня, с первой минуты. Вопреки всему.

Ваша Л.»

Пантор перечитал записку много раз. Он подносил ее к глазам, отводил чуть дальше. Лез в самое окно, чтобы только добраться до света. Он тер глаза и всматривался до рези, пытаясь осознать, что о нем все же кто-то заботится. И этот кто-то назвал себя одной буквой. «Л».

Маг снова и снова пытался разглядеть в очертаниях подписи букву «И», но там совершенно точно стояла «Л». «Ваша Л». Его Л. Его Лана.

Она любила его с первого дня, приходила к нему, чтобы помочь сбежать. А он спал с ее подругой и… Какой осел!

Пантор быстро сложил записку и спрятал ее как можно надежнее.

Сама суть записки казалась неясной. Понять и половину того, что там было недосказано, он не мог, как ни старался. И, тем не менее, кажется, он начинал прозревать.

5

В отличие от своего подопечного, Ниро прозрениями не страдал. Способность соображать, в предвкушение развязки завязавшегося было романа, отказала старшему приставу намертво. Добравшись до номера, он долго намывался, потом принаряжался, прилизывался, душился одеколоном и приводил себя в максимально презентабельное состояние. К ужину он явился в приподнятом настроении и первым делом заказал игристого. Пузырящееся вино моментально ударило в голову, которой и без того было плохо, и Ниро понесло на подвиги. Он пил, хмелел, целовался со златоволосой девушкой-мечтой и порывался в номера. Ему было легко и хорошо. Пьянящее ощущение полного невероятного счастья охватило полностью и не отпускало до самого номера. Наверное, не отпускало оно и после, но после приставу отказала не только соображалка, но и память. Последнее, что осталось в памяти — то, как он ввалился в номер Ивы вместе с ней и рухнул на кровать. Потом погас свет, и все закончилось…

Или продолжалось? Вспомнить этого наутро он так и не смог.

Утро вышло мерзопакостным. Насколько было хорошо с вечера, столь же гадко было утром. Если накануне он готов был летать, то теперь ощущал себя так, будто ему сломали крылья, а для верности напихали камней в голову и в желудок в качестве балласта. При каждом движении камни эти перекатывались и сталкивались, создавая изрядное неудобство, грохоча в голове и норовя выпрыгнуть из желудка.

Он пришел в себя в номере, где накануне поселились девушки. Старший пристав лежал на кровати голым, одежда его валялась рядом прямо на полу, но, как он разделся, и что произошло потом, и произошло ли что-нибудь, он не мог вспомнить, как ни старался. А самое паршивое заключалось в том, что спросить было не у кого. Хозяек номера в номере не обнаружилось. Не было и их вещей. Даже записки не осталось. Думать Ниро не мог. Превозмогая страдание, он кое-как оделся и пополз в свой номер, надеясь найти девушек хотя бы там. Но девушек там не оказалось, лишь тошнотворно бодрый журналист, посмотревший на пристава с брезгливой жалостью.

— Ну что, герой-любовник?

— Где они? — хрипло спросил Ниро.

— Кто? — не понял Санчес.

— Ива… и эта… подруга…

Санчес поглядел на пристава с сомнением.