Чёрный дом

Дверь хлопает за его спиной, вырывая из эротических грез.

Но его конец по-прежнему в боевой стойке, как в те славные, но, к сожалению, далекие дни.

— В холле никого, — жалуется Макстон. — Это старая коза… как ее там… Портер, Джорджетт Портер, готов спорить, пошла на кухню, набивать свой и без того толстый живот, а Батч Йеркса спит за столом. Так что прикажете мне делать? Шарить по палатам в поисках рубашки?

Он проходит мимо Бернсайда, всплескивает руками, садится за стол. Все это игра, а Берни видел артистов и получше. Шустрику Берни не провести, даже если он кое-что знает про Чикаго.

— Мне не нужна новая рубашка, — говорит он. — Подтиральщик.

Шустрик откидывается на спинку. Закидывает руки за голову. Улыбается — этот пациент забавляет его, действительно забавляет.

— Ладно, ладно. Необходимости обзываться нет никакой. Ты больше меня не обманешь, старик. Больше и не пытайся изображать, что у тебя болезнь Альцгеймера. Я тебе не поверю.

Беседу он ведет легко и непринужденно, излучает уверенность картежника, у которого на руках четыре туза. Берни догадывается, что его собираются шантажировать, отчего грядущая месть становится еще слаще.

— Должен отдать тебе должное, — продолжает Шустрик. — Ты обдурил всех, включая меня. Это какую же надо иметь силу воли, чтобы имитировать последнюю стадию болезни Альцгеймера. Сидеть в кресле, как паралитик, кормиться с ложечки, дристать в штаны. Притворяться, что не понимаешь ни одного слова.

— Я не притворялся, козел.

— Так что неудивительно, что ты вдруг начал выздоравливать. Когда это произошло, год тому назад? Я бы на твоем месте проделал то же самое. Одно дело — дурить всем голову, другое — превращаться в растение. Вот мы и устроили небольшое чудо, не так ли? Излечились от Альцгеймера, как от обычной простуды, изумив всех. Ты вновь начал ходить, начал есть. У персонала убавилось работы. Ты по-прежнему один из моих любимых пациентов, Чарли. Или мне следует называть тебя Карл?

— Мне насрать, как ты меня называешь.

— Но Карл — твое настоящее имя, не так ли?

Берни даже не пожимает плечами. Он надеется, что Шустрик доберется до сути до того, как Батч Йеркса проснется, заметит кровавые следы, найдет тело Джорджетт Портер. Его, конечно, интересует рассказ Макстона, но он хочет добраться до «Черного дома» без особых помех. А Батч Йеркса скорее всего приложит все силы, чтобы его остановить.

Все еще полагая, что в игре в «кошки-мышки» кошкой является он, Шустрик улыбается старику в розовой рубашке.

— Сегодня мне звонил детектив из управления полиции штата. Сказал, что в банке данных ФБР опознали посланные туда отпечатки пальцев. Они принадлежат очень, очень плохому человеку, некоему Карлу Бирстоуну, который в розыске почти сорок лет. В 1964 году его приговорили к смертной казни за убийство малолетних детей, которых он и растлил, да только он удрал по пути в тюрьму, голыми руками убив двух охранников. И с тех пор как сквозь землю провалился. Сейчас ему должно быть восемьдесят пять, вот детектив и подумал, что этот Бирстоун — один из наших пациентов. Что ты можешь на это сказать, Чарльз?

Само собой, ни-че-го.

— Чарльз Бернсайд, конечно, не Карл Бирстоун, но некое сходство определенно присутствует, не правда ли? И у нас нет абсолютно никаких сведений о твоем прошлом. Так что ты у нас уникальный пациент. У каждого есть генеалогическое древо, а ты словно взялся из ниоткуда. Единственное, что нам известно, — твой возраст. Когда ты попал в центральную больницу Ла-Ривьеры, то заявил, что тебе семьдесят восемь. То есть ты того же возраста, что и разыскиваемый преступник.

Бернсайд улыбается во весь рот:

— Отсюда вытекает, что я — Рыбак.

— Тебе восемьдесят пять лет, и я сомневаюсь, что ты можешь гоняться за детьми по всему городу. Но я думаю, что ты — Карл Бирстоун, и копам все еще хочется добраться до тебя. Теперь самое время обратиться к письму, которое я получил несколько дней назад. Я собирался обсудить его с тобой, но ты знаешь, какими суматошными выдались эти дни. — Он выдвигает ящик стола и достает листок, вырванный из блокнота. — «Де Пер, Висконсин» — таков адрес отправителя. Даты нет. «Кого это касается» — это адресат. А теперь само письмо: «С сожалением сообщаю, что больше не могу вносить ежемесячные взносы на содержание моего племянника, Чарльза Бернсайда». И все. Вместо росписи, она напечатала свои имя и фамилию. «Элти Бернсайд».