Безжалостный Орфей

— Ты?

— Можно потрогать, — ответил призрак, протягивая руку.

— Как? — только выдохнул Лебедев.

— Это долгий разговор… Здравствуйте, Аполлон Григорьевич!

Призрака схватили в охапку и сдавили в таких яростных объятиях, что он чуть не задохнулся. Лебедев прижимал его со страстью молодой любовницы и шептал:

— Дорогой ты мой! Дорогой! Вернулся! О господи… Я знал! Я чувствовал!

Мужчины на то и сильный пол, что самый высокий порыв умеют закончить быстро и без лишних слов. Они троекратно расцеловались. Лебедев незаметно смахнул слезу, чего не бывало. Все-таки нервы шалят.

— Дай хоть насмотреться на тебя… — сказал он и поправился с улыбкой: — На вас, дорогой мой Родион Георгиевич… Глазам не верю…

Действительно, это был Ванзаров. Чуть исхудавший и бледный, но все-таки Ванзаров. Лебедев рассматривал дорогие черты, узнавая и не узнавая старого друга. Вороненые усы были на месте, хитрый огонек в глазах — все тот же. Но появилось в нем что-то новое, неуловимое, словно перепрыгнул какой-то важный рубеж и теперь обрел новые возможности и опыт, которого ему не хватало. Так не взрослеют, так обретают знания, которые даются тяжело, но стоят бесценно. Быть может, вся дальнейшая жизнь есть только плата за накопленное богатство.

— Не могу понять, в чем дело… — сказал Лебедев, приглядываясь и так до конца не уяснив случившуюся перемену. — Анатомически все тот же, только похудел.

— Это есть, — согласился Родион. — Немного сбавил вес.

— Негодяй! Хитрец! И жулик! — выпалил Аполлон Григорьевич и, чтоб не выпить водки, закинул в рот леденцы. — Я же чуть с горя не спился! Я же чуть больницу по камням не разнес! Я же над вашей могилой слезы проливал!

— И могила, и крест на Серафимовском, все как полагается. Иначе нельзя.

— О змей коварный! О дракон безжалостный! Тоже мне, Орфей нашелся!

— Рад, что вы овладели собой.

— Куда там овладел, — сказал Лебедев, жадно хрустя конфетками. — Чуть с ума не сошел. Не говоря уже о Гривцове. Хорошо хоть ему сходить не с чего… Но как все устроили? Зачем?

— Живому человеку умереть так, чтобы никто не задавал вопросы, пара пустяков. Я вам расскажу, как это делается, может пригодиться. Обо мне еще успеем поговорить. Может, займемся вашими бедами?

Аполлон Григорьевич коварно прищурился:

— Это какими же?

— Во всяком случае, ваша новая любовь к разряду бед не относится. Решили завести семью? Это похвально.

Родиону строго погрозили пальцем, у которого ноготь был разъеден химикатами:

— Ай, как нехорошо. Только с того света, и уже сплетни слушаете.

— Негде было сплетни слушать, — сказал Ванзаров. — Я только ночным поездом приехал, здесь остановился. Квартирка моя на Садовой улице, наверное, уже сдана.

— Вы мне зубы не заговаривайте. Откуда узнали про… Про даму моего сердца?

— Во-первых, от вас не пахнет вашими незабываемыми сигарками. И вы жуете леденцы. Зачем? Чтобы не думать о курении. Кто мог отучить вас от сигарок? Только божественное создание, вам небезразличное. Даже министр внутренних дел спасовал.

— Как хорошо, что вы вернулись! — с облегчением сказал Лебедев. — Как без вас…

— Кто посмел вогнать в тоску? — напомнил Родион.

— Это вы по лицу моему все поняли?

— Как всегда — цветущее.

— Что вы мне, как барышне, комплименты отвешиваете? Участковых заметили?

— Водка раньше полудня — признак печали.

Забыв про обещание вернуться, Аполлон Григорьевич начал рассказывать. Нет, он не рассказывал, а докладывал — четко, ясно и по существу. Не придумывая и не украшая. Как это и было всегда. Рассказывал тому, кто во всем разберется и найдет нужные ниточки. И даже сам выводы делать не рискнул.

Ванзаров слушал внимательно, не перебивая, лишь подергивал кончик уса. Кажется, ему было интересно. Лебедев особенно старался подчеркнуть необычность и ловкость совершенных убийств.

— Наверху уже третья жертва? — спросил Родион.

— И Вендорф всех на уши поднял. Раньше надо было…

— Осмотрим место преступления, — сказал Ванзаров и пошел уверенно к лестнице, словно за этим появился.

Бросив серебро на стойку, Лебедев не без удовольствия пристроился в хвост.

* * *

Родион вежливо поздоровался. Пристав 1-го Казанского, господин Бриженгоф, прижался к стеночке, чтобы не упасть. Чувствительный такой мужчина попался, а еще коллежский советник. Впрочем, смельчаков среди чиновников полиции не нашлось. На появление давно умершего Ванзарова господа реагировали по-разному, но все без исключения реагировали. Кто-то выронил чашку с недопитым чаем, кто-то заехал локтем по бесценной вазе, самые отважные спрятались за спину товарищей, а чиновник Лесников тонким смешком заржал, хоть и служил в пехоте. Что говорить о чиновниках, когда суровые городовые буквально побелели на глазах, что на фоне черных шинелей выглядело довольно контрастно. В общем, немая сцена удалась.