Pasternak

— Здравствутье, ребьята, — сказал он с сильным акцентом и широко улыбнулся. — Всье в картишьки тужитьесь?

— На толчке тужатся, мудак, — грубо сказал Толик. — Русский язык сначала выучи! Карнеги хуев!

— Точно, — подхватил Степа. — Уебывай в свой Макдоналдс, говно американское!

— А что делают в картъишки? — подошедший продолжал улыбаться. — Мне очень интьйересно!

— А че вы с ним так? — тихо спросил Леха Михалыча.

— Он, пиздюк, часто здесь появляется. Буржуйский поп. К религии склоняет.

— Дуются в картишки, — ответил дядя Коля. — Но так уже не говорят.

Иностранец внимательно слушал и улыбался.

— Это плохо дутсья в картишки, аминь. Убиват козла тожьйе плохо.

— Забивать козла! Мудачина! — крикнул Толик.

— Аминь. Ви такие славние. Очень интьйересно, а верьйите ви в бога?

— Опять за свое, — вздохнул дядя Коля. Повернулся к Лехе. — Достал, бля. Каждую неделю приходит. Такое несет, за год не высрешь.

— Не, мы не верим в бога, — за всех ответил Степа.

— О, это опасно! Гореть в аду так больно, аминь! Если ви не против, я расскажу вам из Евангелие. Аминь или нет?

— Валяй… — сказал дядя Коля.

— На хуя? — скривился Михалыч. — Он теперь не отъебется.

Толик и Степа закивали.

— Да весело будет, — подмигнул Лехе дядя Коля.

— Давай уже! — разрешил Михалыч. — Только быстро.

— Ой, это так здорово, что ви согласни, аллилуйя! — обрадовался американец. — Боженка сейчас смотрит на вас и радуется, и рукой машет: «Хеллоу, люди!» И мы ему тоже: «Хеллоу, боженка!» — он нежно посмотрел на тучку и помахал ей рукой.

Толик и Степа заржали.

— Ну что за день милий сегодня! — американец закатил глаза. — Аллилуйя! Назовем из Евангелия. — Он задумался. — Как же там било… — Лицо его комично посерьезнело. — О!

Зима стояля,

Дуль ветер из степи.

Беби в вертепе померз, бедненький,

На склоне холма.

А коровка погревала его

Воздухом из рота,

И бичок тожьйе погреваль.

Фермери куртки отряхали от грязи,

Спат еще хотели.

И на утесе они стояли,

Подальше смотрели

И видели поле болшое,

В нем могилки и звездочки.

Палка в снегу торчаля.

А рядом, через форточку

Мерцала звезда по пути в Вифлеем.

Аминь!

Она горела как сено,

В стороне от неба и Бога,

Как будто ферму подожгли

И пожар на говне…

За столом расхохотались. Михалыч басом, Степа и Толя повыше. Дядя Коля вытер выступившие от смеха слезы: — Леха, слышь, и так каждый раз отмачивает…

— О, на фермах часто говно… — продолжал американец, — это нормално же длъя ферми. Целий космос волновался — аллилуйя, аллилуйя, Бог нас любит! — он начал мелодизировать и пританцовывать.

Он будто рассказывал с выражением сказку.

Все такое красное стало.

Три астролога спешили.

За ними шли верблюди с подарками

И мальеньки ослики.

Мечтали о музеях красивих,

И феях, и вольшебниках,

О ельках новогодньйих.

А так холодно било!

Но они думали и о всьех на свьете

Детках и мандаринках,

И всех яблочках, и золотих шарах.

Фермеры увидали животних и говорят:

— О, и ми пойдем. — И это было как чудо.

Аллилуйя, аллилуйя!

Им даже жарко стало,

К ним ангелы невидимие,

Потому что без туловиш,

Прилетьйели и босими ножками шли.

Фермеры смотрьят — следы,

А человеков не видно.

Собачки гав-гав.

Что за миляя история, аминь!

У камня утьро наступилё.

— How are you? — спросила Мария.

— Can I help you?

О, хай, ми — фермери и астрологи,

Ми подарки принесли и тебе,

И Джизус-беби. Аллилуя!

Сейчас вас похвалим.

Мария говорит:

— Спасибо,

Но ви фермери,

Надо же гигиенично,

Подожьдите на улице.

Они говорят:

— О да, конечно. —

А потом, грубие такие,

Ругаться начали.

Верблюды кричали,

А ослики их копитами били

Так весело, аллилуйя, аллилуйя!

Мария говорит астрологам:

— А ви входите в отверстие. —