Pasternak

Цыбашеву повезло с добрыми родителями, но не с окружающим миром. При таком малярийном воображении он оказался в обществе людей одержимых и мрачных. Умственные настроения напоминали дух древней Иудеи, когда люди, принесшие Евангелие, умерли, оставив безбрежное поле для самых диких его интерпретаций. Ереси, замешенные на проповедях заезжих пятидесятников и баптистов, множились как плесень, рождались и гибли в один день, вместе со своими патриархами. Лишь на время их коротких триумфов дворы перенимали лжеучение, исступленно ему следовали, а потом свергали создателя или он сам исчезал.

Питательной средой, поставляющей юродивых, пророков и святых, стало жилищно-коммунальное хозяйство. Эти люди были, в большинстве своем, вторым поколением муромских, ярославских крестьян, бывших духоборов и странников. Подтравленные дедовским сектантством, они лениво опролетарились в водопроводчиков, дворников и кочегаров. В трухлявых дворах-колодцах самогон называли богородичным молоком, а крещение — небесной банькой.

Схема ересей бывала довольно однообразной. С перепою кто-нибудь провозглашал себя воплотившимся Саваофом и начинал странствия в пределах нескольких дворов. Укрепившись сотрудничеством с возлюбленным сыном Иисусом, он окружал себя двенадцатью апостолами и богородицей, утолявшей телесные нужды Саваофа, и часто сына Иисуса. Когда богородицу начинал мять, кроме Саваофа, кто-нибудь из апостолов, такой объявлялся Иудой.

Ереси не касались сложных и скучных вопросов первородного греха, искупления, дьявола или конца Света, ограничиваясь созданием новых ритуалов и предметов культа.

Один из лжеиисусов удалился в пустыню — заводскую свалку, там упал в грязь и, захлебнувшись, пролежал в ней несколько суток, пока твердь не высохла. В грязи остался отпечаток его лица и тела. Говорили, что эту грязевую плащаницу разобрали по частям лжеапостолы, упирая на ее целебные свойства.

Возле небольшой прачечной, пыхающей влажным преисподним паром, творилась другая история. Местный интеллигент-сатанист, бухгалтер Прилин, с дьявольской хитростью используя должность руководителя атеистического кружка, просвещал всех желающих: «Поповского бога зовут Христос. Скажешь, и как будто на гнилую ветку наступил — хруст один. Имя у бога высохшее, трухлявое, будто скелет. Жиды его убили, прибили к кресту, а потом ожившему трупу на кресте стали поклоняться. Он написал законы, мучающие и живых и мертвых, а попы заставляют людей жить по этим законам…»

* * *

Появляясь во дворе, Цыбашев снискал своей робостью и молчанием репутацию умника. Дворник Витя, в прошлом сам пророк, поощрял эту умственную склонность, громко поучая: «Думай, думай, малый, а то выгонишь все мысли, останешься с пустой башкой и подохнешь!»

И шестилетний Цыбашев лишался сна и немел в страхе на неделю.

Напугав как следует, Витя спускал штаны и садился срать в наметенную кучу мусора, приговаривая с куриными интонациями: «Свят, свят, свят». И одевался, не подтираясь: «Сами себя от нечистоты отделяем, заново из божьей говноглины лепимся, очищаемся от денных грехов. Так и Господь нас в час Страшного суда от греха испражнять придет». Это Витя называл «молитва на кишку».

Цыбашев часто смотрел, как Витя роется в мусорных баках, извлекая комки туалетной бумаги, кровавые клоки менструальной ваты и рассовывает по карманам.

«На, подержи в руке, — говорил он, протягивая Сереже найденные отходы. — Святое это, жертва за тебя принесенная, на себя всю грязь тела приняло…» Помойки, свалки, мусорные кучи неосознанно представлялись ему некими экологическими голгофами, принявшими муку нечистоты ради других мест.

Как многие дворники, Витя не мыл рук, признавая только огненное очищение. Он обливал руки бензином и поджигал его, а потом, до того как огонь начинал жечь кожу, тушил руки в песке. Продукты он тоже не мыл, предпочитая их опаливать, то есть питался жареным или запеченным на костре. Кучу мусора, в которую он уже нагадил и поджег, Витя называл гееной огненной, а исходящий дым — господним духом.

* * *

В шесть лет Цыбашев пережил сильное потрясение. Тогда во дворе вошла в моду ересь хлебничества. Основатель, электрик Мартынов, опирался в ереси на слова Иисуса: «Я есмь хлеб жизни. Хлеб же, сходящий с небес, таков, что ядущий его не умрет. Я хлеб живый, сшедший с небес; ядущий хлеб сей будет жить вовек; хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира…»