Оборванные нити. Том 1

О том, что тетя Нюта «поссорилась» с дядей Васей, Серега знал с детства, не мог не знать, потому что был пареньком внимательным и наблюдательным, но на вопросы «почему» и «из-за чего» получал неизменно один и тот же ответ:

— Ты еще маленький. Вырастешь — расскажу, — говорила тетя Нюта, при этом усмехалась точь-в-точь как дед Анисим и негромко прибавляла: — Может быть. А может, и не расскажу.

При этом лицо ее на мгновение едва заметно менялось, губы искривлялись в каком-то зверином оскале, но тут же на лицо Анны Анисимовны возвращалась ее обычная насмешливая улыбка.

Серега и у мамы с папой, и у деда, и у дяди Васи пытался узнать, но с тем же результатом. Много позже, когда Анна Анисимовна умерла, задать свой вопрос Сереже стало некому. Сорок лет не разговаривать с родным братом! Это что же за характер такой, упертый и беспощадный, надо было иметь! И он страшно сожалел о том, что не проявил настойчивости и не попытался выяснить правду, пока Нюта была еще жива.

Но это все было потом. А в детстве Серега свою тетку боготворил. Она вовсе не казалась ему упертой и беспощадной, наоборот, Нюта была веселой, общительной, какой-то «неправильной», никогда не готовила на обед супы, не заставляла племянника есть то, чего он не хочет, разрешала все то, чего обычно не разрешала мама, в том числе бегать, шуметь, орать, визжать и играть в войну. Ее сын Вовка был старше Сергея на семнадцать лет, и когда Сережу мама стала отпускать к сестре в гости одного, Вовка уже стал совсем взрослым, самостоятельным, работал где-то на БАМе, и тетя Нюта жила одна. Когда-то она закончила медучилище и работала операционной сестрой, а потом ушла в кожно-венерологический диспансер и применяла свои знания в кабинете физиотерапии. Она была абсолютно, классически непедагогична и рассказывала Сереге анекдоты про сифилитиков и всякие байки, для ребенка явно не предназначенные. Когда ее младшая сестра об этом узнала, Анна Анисимовна без малейшего смущения заявила:

— Это касается здоровья человека, а все, что касается здоровья человека — это природа. Это естественно и не может быть ни стыдным, ни противным. Ты же сама врач, и муж у тебя врач, чего ж вы растите пацана не пойми кем? Он должен знать, как устроено человеческое тело и что бывает, если с ним неправильно обращаться.

Почему-то всегда такая разумная и умеющая все объяснить мама не нашла, что ответить. Сережа проводил у тетки много времени, впитывая от нее уважительное и заинтересованное отношение ко всему, что связано с телесной сферой, а также получая «дополнительное внешкольное» образование в сфере эротической и вольнодумной литературы. Дело в том, что у Анны Анисимовны был источник побочного дохода: она перепечатывала на машинке «самиздат». Разумеется, не Солженицына. При теткином характере и бурном темпераменте, склонности к похабным анекдотам, ее больше интересовали тексты, интеллигентно называемые «армянским радио», а также «Камасутра» и эротические рассказы, авторство которых приписывалось Александру Куприну и Алексею Толстому, что было весьма сомнительно. Она печатала, а Серега читал, предпочитая в подростковом возрасте особенно то, о чем в то время знал далеко не каждый взрослый. Читал с упоением. С удовольствием. Если что было непонятно — спрашивал, и тетя Нюта никогда не жалела времени на подробные объяснения, касались они строения гениталий или политической ситуации в пятидесятые годы до смерти Сталина.

И к дяде Васе, старшему сыну деда Анисима, Серега любил наведываться, правда, получалось это редко, потому что дядя Вася много времени проводил в длительных командировках. Но зато когда уж он возвращался в Москву, Сережа приезжал к нему при любой возможности. Конечно, Василий Анисимович был разведчиком, и это заставляло мальчишку смотреть на дядьку с восхищением, но главным все-таки было ружье. Дядя Вася никогда не скрывал, каким образом оно к нему попало.

Когда Анисим Трофимович в конце 30-х годов нес службу в Белоруссии, его жена с первенцем Васей и маленькой дочкой Нюточкой жила в Кировской области. Десятилетний Вася в 1939 году сбежал из дома и каким-то немыслимым образом самостоятельно добрался до места службы отца и разыскал его, за что был, разумеется, нещадно выпорот, после чего последовало глубокомысленное рассуждение Бирюкова-старшего:

— Казак вырос! Настоящий казак! Настоящий Бирюков! Ежели чего захотел — непременно добьется, хоть и пацан сопливый. И смелый, не побоялся. И находчивый, не растерялся. И мужественный, не пикнул ни разу, пока я его порол, а ведь рука у меня тяжелая. И упертый, ни за что назад возвращаться не хочет. Так я говорю, Васька?