Оборванные нити. Том 1

Она стояла к нему спиной, и он с удовольствием рассматривал закрывающие нежную шею кудри и тонкую талию, подчеркнутую высоким поясом брюк

— А теперь кого из поэтов ты любишь?

— Сашу Черного и Федора Сологуба.

— Почитаешь?

— Что именно?

— Твое самое любимое.

— Тебе правда интересно? Ты же не любишь поэзию, — засомневался Сергей.

— Поэзию? — она как-то странно усмехнулась. — Поэзию не люблю.

Ему стало жарко. Черт возьми, как же она ухитряется разговаривать с ним без слов? Он перевел дыхание и начал читать, стараясь, чтобы голос звучал уверенно и спокойно:

• Никого и ни в чем не стыжусь,
• Я один, безнадежно один,
• Для чего ж я стыдливо замкнусь
• В тишину полуночных долин?
• Небеса и земля — это я,
• Непонятен и чужд я себе,
• Но великой красой бытия
• В роковой побеждаю борьбе.

Он сделал паузу, закончив читать стихотворение, и добавил:

— Федор Сологуб.

Она слушала, не поворачиваясь, и Сергей не видел выражения ее лица.

— Ну как? — спросил он, не дождавшись отклика. — Тебе понравилось?

Она повернулась и внимательно посмотрела на него, потом усмехнулась.

— Все правильно, я так и предполагала.

— Ты о чем?

— О том, что ты — авторитарная личность. В чистом виде. Я надеюсь, ты хотя бы не антисемит? А то ведь я наполовину еврейка, предупреждаю сразу.

— Господи, — перепугался Саблин, — Оль, ты о чем? С чего ты взяла, что я антисемит?

Антисемитов в семье Саблиных, равно как и в семье Бирюковых, никогда не было, и над этой проблемой Серега ни разу в своей жизни не задумывался: повода не представилось. Национальный вопрос его вообще не волновал.

— Саблин, ты же такой умненький, образованный мальчик, во всяком случае, твоя мама именно так тебя подавала каждый раз, когда приходила к нам в гости. Неужели ты не знаешь, что антисемитизм и вообще ксенофобия являются одним из основных качеств авторитарной личности?

— Нет, — растерянно признался он. — Впервые слышу. А с чего ты вообще взяла, что я авторитарный? Я вроде не замечал за собой…

— Сережа, — она мягко и чуть хрипловато рассмеялась, — это нормально, люди никогда ничего за собой не замечают. У них взгляд изнутри. А со стороны все выглядит совершенно иначе. Ты любишь стихи Черного и Сологуба. Этим всё сказано.

— Что — всё?

— Твой склад личности. О нем можно судить по тому, какие поэты тебе нравятся. И особенно по твоим любимым стихам. Черного и Сологуба любят именно авторитарные личности. Так что все правильно.

— Но погоди, — не сдавался Сергей, — ты меня запутала. Ты же сказала, что ты так и предполагала. То есть предполагала до того, как я стихи начал читать. Значит, ты свой вывод сделала на основании чего-то другого?

Она поставила перед ним на стол большую красивую тарелку, на которой лежали котлеты с гречкой и зеленым горошком, положила приборы и пододвинула к нему солонку:

— Попробуй, может быть, соли маловато, я не люблю соленое, поэтому, когда готовлю, кладу ее совсем мало, а все потом подсаливают.

— Ты не ответила, — с сердитой настойчивостью проговорил он. — Почему ты «так и предполагала»?

— Потому что ты сначала делаешь, а потом думаешь. И когда понимаешь, что сделал не то и не так, не отступаешь, не признаешь свою ошибку, а продолжаешь упорно доводить начатое до конца. Типичная авторитарная личность.

— Да с чего ты взяла?! Ты меня совсем не знаешь, мы знакомы без году неделя, а ты уже делаешь такие выводы! Или тебе моя дражайшая матушка напела, какой у меня отвратительный характер?

— Саблин, я давно уже живу своим умом и не слушаю, что мне рассказывает Юлия Анисимовна. Ешь, пожалуйста.

— Нет, ты ответь!

— Хорошо, я отвечу. Ты позвонил мне и предложил встретиться. Когда ты приехал, ты вдруг понял, что поступил глупо. Тебе казалось, что ты хотел поговорить со мной о Гильвике, но как только ты меня увидел, ты сразу понял, что не в Гильвике дело. Ты все понял, еще стоя у двери, Саблин. Это было видно по твоему лицу, это было слышно по твоему голосу. Но ты не признался в этом самому себе. Ты не признался в этом мне. Ты продолжал упорно гнуть свою линию: ты приехал для того, чтобы поговорить о Гильвике. И теперь ты понимаешь, что упустил время. Через полтора часа мне нужно будет уходить. Но ты же удавишься — а не признаешься в том, что я права. Потому что ты — личность авторитарная. Уверена, что ты еще и извиняться не умеешь. Ведь не умеешь?