«Последняя любовь президента» – почти детективная история, которая...
Минут через пятнадцать перезвонила женщина-диспетчер и равнодушно сообщила, что такси у подъезда. Я на всякий случай уточнил еще и номер машины.
Эти предосторожности были излишними. Во дворе для вражеской засады было слишком светло и людно. Протяжно и ржаво скрипели качели. Поднимая крошечные белые смерчи с утоптанной земли, прыгали по нацарапанным квадратам мелкие школьницы. Лавочные старухи, в том числе и моя соседка по этажу, церемонно поздоровались. Я проводил Маргариту Тихоновну до дверей потрепанной желтой «Волги» и удостоверился — номер тот же, что мне назвали, а в салоне нет посторонних. Рыжий водитель, свесивший из окна конопатую руку со смердящим окурком, также не будил подозрений. Вряд ли Совет отрядил бы такого броского человека.
Я расплатился с водителем. Маргарита Тихоновна уселась на переднее кресло, поставила сумку на колени и подмигнула мне на прощание.
Вернувшись, я позвонил Луцису:
— Привет, Денис, — бодро сказал я. — Ну, рассказывай, как вы там. Все в порядке?
— Рад тебя слышать, — отозвался Луцис. — Мы, между прочим, уже волновались, — добавил он с легким укором. — Маргарита Тихоновна предупредила, чтоб лишний раз тебя не беспокоили, что ты занят очень важным делом…
— Интересно, каким?
— Послушай, Алексей, — примирительно сказал Луцис, — только не злись, пожалуйста. Я знаю, Маргарита Тихоновна обещала тебе, что будет молчать. Не обижайся, просто у нас в читальне нет секретов. В конце концов, этот переезд по-любому пришлось бы вынести на общее обсуждение. Но я тебе заранее скажу — наш побег ничего не решит. Ну, оттянет проблему на время…
— Какой побег? — ошалело переспросил я.
— Который ты планируешь, — нетерпеливо пояснил Луцис. — Я ведь понимаю, ты хочешь, как лучше. Книгу со дня на день экспроприируют, а отстоять ее мы не сможем, и самое разумное — бегство… Но Совет нас все равно разыщет. Через месяц или год. Наш дом здесь, а жить, как предлагает Маргарита Тихоновна, общиной в заброшенной деревне где-то под Челябинском — это абсурд. Мы же не старообрядцы… Ты не согласен?
— Согласен, — я перевел дух. — Денис, я спросить хотел. Ты случайно не в курсе, что означает «Неусыпаемая Псалтырь»?
— Еще раз первое слово…
— Не-у-сы-па-е-ма-я, — раздельно произнес я.
Луцис задумался:
— Ну с Псалтырью понятно — сборник псалмов из Библии. Используется в христианском богослужении, как и Евангелие. Над мертвыми читают Псалтырь… Но я вообще-то далек от религии. А почему ты спрашиваешь?
— Наверное я что-то напутал. Забудь.
— А насчет общего собрания? — спросил Луцис.
— Не знаю, может, на днях проведем.
— Хорошо… — Луцис замялся, — только ты уж не выдавай меня Маргарите Тихоновне, что про переезд рассказал. Ладно?
— Само собой, — пообещал я.
Остаток вечера я ждал звонка от Маргариты Тихоновны, но позвонил Луцис.
— Алексей, ты не ошибся. Неусыпаемая Псалтырь существует. У меня тут Гриша был, он мне объяснил, я даже на бумажку записал. Псалтырь читается изо дня в день, из года в год, без перерыва. Один чтец сменяет другого, причем лучше всего это делать внахлест, чтобы не возникало пауз, потому что в эти паузы, как в щели, может пролезть дьявол…
В мозгу за мгновение набряк и лопнул гигантский кровяной сосуд. Оранжевый жар затопил глаза. Я лишь успел сказать: «Спасибо, Денис», — и выронил трубку.
Я очнулся на полу от ломающей затылок боли, приподнялся на локтях, из носа потекла медленно-сливовая, словно из печени, кровь. Схлынуло небытие, голова посвежела. Слова о Неусыпаемой Псалтыри обрели свое конкретное значение.
У Книг не было Смысла, но был Замысел. Он представлял собой трехмерную панораму ожившего Палеха, хорошо памятную мне советскую иконопись на светлой лаковой подкладке, изображавшую при помощи золота, лазури и всех оттенков алого цвета картины мирного труда: заводы, драпированные трепещущим шелком, буйные пшеничные нивы и комбайны. Рабочие сжимали в могучих руках кузнечные молоты, колхозницы в бирюзовых сарафанах вязали золотистые снопы, космонавты в звездчатых шлемах и развевающихся серебряных плащах попирали грунт неизведанных планет. В красных вихрях вскидывал руку стремительный октябрьский Ленин, матрос и солдат несли бесконечное и легкое, будто шифоновое, знамя, а над ними крейсер «Аврора» пронзал тучи солнечным лучом…