Библиотекарь

Попавшая в ловушку читальня Симонян решилась на отчаянный прорыв. Сквозь заслон удалось пробиться пяти читателям, но от погони ушли только Гаршенин и Озеров. Теперь они считались вне закона, и всякая библиотека или читальня были обязаны их выдать.

Беглецы двинулись в Колонтайск. Читальня нового библиотекаря Веретенова сгинула. Гаршенин и Озеров застали хорошо скрытые приметы былого побоища. Из всех колонтайцев выжил лишь один — Сергей Дзюба. Его, беспамятного, похоронили в братской могиле на дне заброшенного котлована. Дзюбе повезло, что утилизацией занимались не профессиональные могильщики Совета — те всегда тщательно инспектировали тела и свидетелей не оставляли.

Дзюба рассказал, как их читальню выманил за город староста региона Терешников, но палаческую работу вершили совсем другие — в Колонтайск тайно вернулись павлики. Совет отдал на откуп мстительному Чахову также Воронеж, Пензу, Кострому и Ставрополь.

Нехитрая политика больших кланов была очевидна — чужими руками сломить удельные читальни, при этом невербинский договор о неприкосновенности формально соблюдался. Расчет был прост: кого-то из упрямцев перебьет Чахов — туда им и дорога, ну, заберут павлики очередную Книгу Памяти или даже Терпения — не велика потеря, а кое-кто из библиотекарей, увидев плачевные итоги независимости, сам откажется от Книги и понесет абонемент в Совет.

Вероятно, и широнинской читальне готовили такой же гуманный приговор в виде абонемента. Стоило ли его дожидаться? Тем более, что к нашей «Ниве» и мотоциклу неожиданно прибавился автобус колонтайской читальни, на котором приехали Дзюба, Гаршенин и Озеров. Для них было настоящим спасением обрести новую читальню, а мы полностью разрешили наши транспортные проблемы, да и коллектив пополнился тремя закаленными бойцами.

Внушительным эскортом на рассвете мы тронулись в путь.

СЕЛЬСОВЕТ

За райцентром дорога свернула в лес. Высокие кроны сомкнулись над автобусом, и ветки шуршащими вениками мели его покатую крышу. Через полчаса в конце сумрака вдруг ясно обозначился просвет. Деревья расступились. Мы вынырнули из чащи, и над нами раскрылось небо, высокое и бесцветное, в дымных разводах.

Автобус подпрыгивал и дребезжал на глубоких колдобинах, и легко было догадаться, в какое месиво превращается глинистый грунт в период затяжных ливней. Тут прошла бы только «Нива» Иевлева, но благо до райцентра с магазинами, почтой и больницей было всего километров двадцать.

Сразу за лесом раскинулся одичавший луг, поросший бурьяном и сухим чертополохом, потянулись черные изгороди с воротами, избы в наростах голубого древнего мха.

Мы остановились возле самой большой постройки в брошеной деревне. По-видимому, в лучшие свои годы там размещался сельсовет или подобный ему иной орган. На стене у двери виднелись следы административной таблички. Рядом же висела подставка для флага. Одноэтажный дом, в отличие от крестьянских изб, был построен с архитектурной претензией — на манер бедной помещичьей усадьбы. У входа имелись небольшие фальш-колонны. Широкое крыльцо расходилось подолом каменных ступеней. В трещинах мшистого фундамента зеленели пустившие корни деревца. Облезшие ставни и дверь были небрежно заколочены. Неподалеку от этого «сельсовета» топорщился соломенной кровлей невысокий, длинный сруб без единого оконца — бывший амбар или склад.

Внутри дома стояла затхлая духота. Седыми клочьями, похожая на старушечью пряжу, свисала паутина. Никакой мебели прежние хозяева не оставили. Кое-где на потолке и стенах обвалилась отсыревшая штукатурка, в местах потеков дощатый пол зеленел плесенью. Иевлев стукнул ногой, и огнившие доски сразу треснули. Гаршенин и Кручина полезли на чердак, чтобы до вечера залатать прохудившуюся крышу.

В доме имелись две печи — большая русская, проходящая сразу через две комнаты, и вторая, поменьше, — голландка. На вид печи были исправные, только очень грязные. Анна выгребла из каждой по ведру золы и проверила тягу подожженной газетой. Дым благополучно утянуло в трубу.

Электричества в деревне уже не было. Во дворе, подвешенная к столбу, скрипела открытой дверцей трансформаторная будка. К ней сразу подступились с инструментами Вырин и Сухарев.

Деятельный Тимофей Степанович, взяв шефство над новичками — Озеровым и Дзюбой, — организовал уборку двора.