После долгого общения в Интернете Венди и Мигель наконец встретились, и...
Раиса подумала и сказала:
– Можно в лагере трохи поробыть, пока в тюрьму отправите?
Марк не понял вопроса:
– Как подработать, где?
– Ну, в лагере, уборщицею или прачкою… Денех чуть-чуть штоб…
Марк с неподдельной жалостью вздохнул:
– Уф, несчастная женщина… О, господи!.. Можете, конечно. Я сейчас напишу коменданту, он распределяет черную работу. – Марк набросал на бумажке несколько предложений. – Вот, обратитесь к господину Кнорру, у него подряды на все стирки-уборки. И все. С нашим ведомством у вас дел больше нет. Мы вот еще заполним бланк об утере паспорта, отошлем – и все, финита. А вы, – сказал он мне, – вместе с ней идите в Auslanderamt. Как они решат – так и будет. Мы свою миссию выполнили. И неплохо, а, коллега? – обратился он ко мне.
– Переводчик абсолютно нейтрален, – ответил я ему. – Это ваши заслуги.
– И, кстати, ваше пребывание в Auslanderamt тоже будет оплачено по тому же тарифу, как и тут, – добавил он.
– Лишний пфенниг никогда не помешает, – резво согласился я.
– Вот именно. Как говорится, деньги не делают счастливым, а вот большие деньги – делают, да еще как. Все это нервов стоит. – Он вылущил пару таблеток и проглотил их с гримасой. – Вот от нервотрепок желудок стал барахлить. Теперь вы с ней идите к Зигги, пусть она подпишет бланк об утере паспорта, а потом идите туда! – И он указал в окно на угол здания, около которого стояли, слонялись и сидели на корточках лица исключительно темно-черного цвета кожи и курчавых волос. – Я сейчас туда позвоню, узнаю, кто там на букву «Л» обрабатывает.
Он поискал номер под стеклом стола, набрал его и, перекинувшись с кем-то добрыйднями и давноневиделисями, сообщил, что сейчас к нему подойдут.
– Идите к господину Рониху. И перевод не забудьте. Я скажу, чтоб оформили в бухгалтерии.
– А обратный перевод протокола? – напомнил я, раз уж речь пошла о пфеннигах.
– Хм, правильно. А может, она отказывается от него? Спросите.
Я спросил у Раисы, хочет ли она слушать текст протокола, как тут обычно делается.
– Мне все равно, – прошептала она.
– Это важный документ, на нем все базируется, – объяснил я.
Она кивнула.
– Да, она хочет, – сообщил я Марку.
– Ну, приходите тогда потом, попозже. А я пока на обеденный перерыв пойду. Кроме творога и сметаны, ничего нельзя.
Я встал. Раиса продолжала сидеть, уронив руки на сумку и картошку.
– Все, Раиса. Тут дело кончено. Надо идти, – сказал я ей.
– Куды, в тюрьму? – осоловело повела она глазами.
– Нет, до тюрьмы еще далеко. Просто теперь вы поступили в ведение другого ведомства. И ваш статус теперь – беспаспортный иностранец. Дали бы лучше паспорт…
– Нету.
– На нет и суда нет, – опять удивился я упорной тупости Раисы, ощущая жалость к этой измученной женщине с ее картошкой (возможно, и правда где-то украденной) и мечтой поработать уборщицей в лагере, где пачкают и гадят беженцы со всех континентов. От хорошей жизни картошку не тащат и о стирке не мечтают. – Я думаю, что с тюрьмой он переборщил и паспорт вы будете ждать где-нибудь в лагере.
– Вот и харно, подработаю трохи, – обрадовалась она.
Потом мы сидели в Auslanderamt, ждали с обеда Рониха. Раиса сняла резинку с косицы, растрясла волосы. Резинка – черная, советская, аптекарская, грубая. На стеклах очков – перхоть и черные пылинки. Взгляд направлен в себя. Раиса поникла, пожухла, сгорбилась и молча колупала ногтем скамейку.
Потом явился жизнерадостный толстячок Роних. Он тоже не знал, что делать с Раисой: спрашивал о паспорте, совещался с двумя полицейскими, которые привели какого-то заморыша в наручниках и ждали в коридоре. Они сказали Рониху, что лучше всего, конечно, было бы обыскать комнату этой женщины и найти паспорт, но без санкции прокурора это невозможно сделать. Роних возразил, что в особо экстренных случаях можно поручить это дело коменданту лагеря. Полицейские ответили, что это их не касается и без санкции прокурора они ничего обыскивать не будут.
В конце концов Роних приказал Раисе сняться на паспорт и прийти завтра с четырьмя фотографиями, а там посмотрим. На этом мы разошлись в разные стороны. А в поезде я перечитал данную мне для перевода шпаргалку жизни, найденную у Раисы. И на душе стало еще хуже и тоскливее. И не оттого, что это была сплошная ложь, а оттого, что ее реальная жизнь была наверняка не слаще этой лжи.
Письмо королеве
Вот и лето проходит. Да и что за лето было?.. Разве это лето?.. Дрянь какая-то. Помесь белых ночей с черными днями… А вредные синоптики по ТВ пытаются хорошие мины при плохой игре делать. Что им, бедным, остается? Как людям правду сказать и при этом настроения не испортить, чтобы люди в сердцах канал не переключали и рейтинг поддерживали?.. Вот они и идут на ухищрения. Им за это деньги платят. Один толстомордый синоптик с программы RTL мне особенно на нервы действует. Не только я – вся Германия эту «погодную лягушку»[60] ненавидит: как его на экране увидят – знают, что сейчас дождь пойдет, а завтра ливень будет идти, и послезавтра, и всегда…