Нагант

– Я еще раз воду подогрею.

Она крикнула из кухни:

– Ты прав, чайник совсем холодный, это я – дура, наверное, газ не зажгла…

Уже спел Утесов «Лунную рапсодию», и Марфесси про «Черные глаза». Когда пластинка закончилась, я пошел на кухню.

Алиса стояла возле плиты, опустив в чайник руку.

– Видишь, на коже пузырьки воздуха, – как-то особенно сказала она. – Когда температура повысится, они всплывут и станут большими… Такое возможно, чтобы вода кипела не в полную силу?

Я не знал, что ответить. В чайнике вдруг забурлило.

– Готовим на холодном бенгальском огне, – растерянно улыбалась Алиса. – А пузыри потому, что невидимка дует в такую же невидимую соломинку…

Как же мне стало тогда страшно…

– Не горячо? – тихо спросил я.

– Ноль на массу, – она деланно засмеялась. – Еще поварю.

И вдруг на кипящей волне мелькнул и снова исчез в круговороте похожий на рыбью чешуйку ноготь с розовым лаком.

Тогда я заорал:

– Хватит! Ради Бога, хватит! – и потянул ее руку из чайника.

– А что теперь?! – с нервной усмешкой спросила Алиса. – Можно есть?

Здоровой рукой она подхватила со стола тарелку, шлепнула на нее свою обваренную, точно морской деликатес, кисть. Алиса это тоже поняла и пошевелила пальцами, как щупальцами:

– Разрешите представить, Алиса, это кальмар. Кальмар, это Алиса.

Я побежал прочь, но в коридоре упал и не мог больше подняться, привалился к стене и смотрел, как топорщится штанина от выпирающей наружу кости и расползается по ткани кровь.

Алиса обернула руку полотенцем. Прижав эту культю к груди, она металась по квартире, причитая, что нужно срочно чем-нибудь смазать ее ожоги и позвонить в «скорую помощь».

Я уже знал, что ей, Алисе, хоть страшно, но совершенно не больно, так же, как и мне. Я знал, что мы теперь навсегда останемся вместе – неразлучная пара, соединенная не просто увечьями, а общей природой недуга, как прокаженные.

Я вспомнил деревянных солдат Урфина Джюса, с детским любопытством глядящих на огонь, что пожирал их. Сказочный образ на миг вернул мне сцену причащения в церкви Избавления, в ушах снова раздались дровяной треск сгорающего ногтя и ликующий выкрик проповедника: «Не больно!»

Трактат о смерти

Эльза Артуровна не переносит, когда Илья Дмитриевич упоминает в ее присутствии о какой-нибудь знакомой ему женщине. Достаточно одного имени. К примеру, Илья Дмитриевич делится событиями прожитого дня и, рассказывая о планерке на кафедре, восклицает:

– А моя бедная Симакова вдруг просит слова…

– Твоя Си-ма-ко-ва? – Эльза Артуровна гневно леденеет и спрашивает, презрительно морща рот: – Ебал? – при этом сверлит Илью Дмитриевича проницательным взглядом.

Илья Дмитриевич совсем не держит удара, он смущается и никнет, будто и впрямь что-то натворил.

Эльза Артуровна, сполна насладившись его испугом, заключает с горьким торжеством:

– Значит, ебал… Скотина! – После чего, гордо вкинув голову, выходит из комнаты.

– Ну почему сразу ебал? – бежит за ней Илья Дмитриевич, прямо с чашкой, и плещет чайный кипяток на руку. – Эля, разве не бывает просто нормальных товарищеских отношений?

Они образованные люди и не стесняются пользоваться крепкой лексикой. Такие правила завела в свое время Эльза Артуровна, еще со времен их свадьбы.

Поженились они поздновато, обоим было за тридцать, и вот уже десять лет вместе.

Эльза Артуровна без утайки все выложила о себе, а Илья Дмитриевич, стесняясь и хихикая, провел ее в свои унылые бедные событиями кулуары.

Всего у Эльзы Артуровны было семнадцать добрачных связей, не считая легких увлечений, но откровенничает она охотнее всего о первой: «Красив был, как молодой Ален Делон, а я девчушка, только после школы…», – четвертой: «Жена его страдала эпилепсией, и он не мог ее оставить, плакал мне в колени», – двенадцатой: «Нужно было выбирать между родиной и этим Эдиком», – и последней, семнадцатой: «Думала, на мужчин больше не посмотрю».

Кроме прочего, Эльза Артуровна также намекала на лесбийский опыт – Бог знает когда, в Алуште. И все это было до отношений с Ильей Дмитриевичем.

Ему повезло с Эльзой Артуровной. Илья Дмитриевич отвоевал ее у мужчин более достойных, чем он сам. Если бы эти мужчины знали, как обращается Илья Дмитриевич с доверенным ему сокровищем, то растерзали бы его или не подали руки, а двое восстали бы из могил, чтобы покарать. Один – профессор из института нефти и газа, другой – гастроэнтеролог.