Третья сила

— Стоять! — рявкнул сухощавый, первым сообразив, видимо, что происходит.

Оклик этот сработал, но совсем не так, как ожидал главарь мертвяков. Нападавшие не остановились. Зато Орландо замер, отшатнулся.

Пантор замолчал, оборвав крик на высокой ноте. Воздух взорвался с громким треском. Ослепительно вспыхнуло, и в стороны от костра с чудовищной скоростью разнеслась на десятки шагов стена пламени. Пахнуло жаром. Пантор отскочил назад к ошалевшему Орландо. За стеной началась суматоха. Кто-то метался из стороны в сторону, слышались растерянные и злые вопли.

— Бежим, — выдохнул маг и бросился в темноту леса.

Прочь из круга света, подальше от поляны.

Он бежал, не разбирая дороги. Ветки хлестали по лицу и рукам, но Пантор не чувствовал боли. Только страх, что мертвяки опомнятся, догонят и тогда будет плохо. Потому что этого фейерверка сухощавый главарь уже не простит ни ему, ни Орландо.

Громила-мертвяк бежал рядом. В отличие от мага, он, кажется, соблюдал направление. Тем лучше, проще будет сориентироваться потом.

«Если это „потом“ будет», — одернул себя Пантор.

Сколько они так бежали, он не знал.

Сперва скрылось за деревьями свечение. Костер там горел, созданная им стена или уже разгорался лесной пожар? Так или иначе, всполохи растворились в ночной темноте. Там же потонули крики и шум неудавшегося преследования.

Пантор не останавливался. Бежал, пока хватало сил. Бежал, несмотря на сорванное дыхание. Хрипел, спотыкался, но бежал. Потом силы кончились, и маг упал на колени. В груди клокотало и булькало. Воздух вырывался с хрипами. Во рту стоял неприятный привкус крови. Рядом остановился Орландо.

— Ушли? — просипел Пантор и закашлялся.

— Похоже на то, — согласился мертвяк. — Оторвались, но ненадолго. Они теперь нас не отпустят.

— Надо идти.

Пантор поднялся, сделал шаг. Ноги дрожали. Его мотало, как пьяного. Сплюнул розоватой от крови слюной.

— Надо идти, — повторил он. — Доберемся до побережья — уйдем. Не успеем…

— Ну а чо? — подхватил Орландо. — Не успеем, и хана нам. Тебя твой Мессер, может, еще и поднимет, а меня уж точно никто не спасет. Уничтоженного мертвяка не воскресит никакая магия.

Пантор кивнул соглашаясь. Огляделся. Вокруг снова расходились сумерки. Небо светлело. Скоро утро. Ничего не скажешь, хорошо отдохнули. Мертвяку-то что, он семижильный, а ему после всего придется туговато. Маг достал карту, покрутил в руках. Глядя на зарю, сверился с направлением. Орландо поглядел через плечо на топографический рисунок, уверенно махнул рукой в сторону:

— Туда.

— Уверен?

— Я не чувствую боли, — спокойно ответил мертвяк. — Но с чувством пространства у меня все в порядке. И спасибо.

— За что? — не понял маг.

— Опять ты глупые вопросы задаешь, — нахмурился мертвяк. — Или правда не понимаешь…

20

Женщина плакала. Говорила сбивчиво, снова срывалась на слезы и всхлипы. Мессер слушал, надвинув капюшон на самый нос. Про то, что скрывается под капюшоном, знали все, но маг старался не пугать случайных посетителей лишней демонстрацией. Живых посетителей. Женщина была жива, оттого и пришла к нему за помощью. Оттого и лила слезы, сидя в кресле напротив. Она явилась из соседней деревни, куда сбежала из Витано вместе с мужем, когда стало ясно, что великий город не единственный оплот человечества. Они поселились на краю деревушки, сколотили кое-какое хозяйство. Упивались обилием земли и солнца. Радовались каждому новому дню. Жили натуральным хозяйством. Жили. До вчерашней ночи.

Ночью в дверь постучали. Муж открыл, и в дом ворвались три мертвяка. Они искали наживы, но ничего не нашли. Тогда со злости они разнесли половину дома. Муж взывал к их совести, в ответ один из мертвяков всадил ему нож в живот.

Потом они ушли. Муж был жив, но впал в беспамятство. Требовался врач, но где его найти среди ночи. Только в городе. А бежать в Витано, бросив бессознательного мужа одного, она не могла.

К утру мужчина умер.

На этом месте женщина оборвала рассказ и снова заплакала. Тихо, обреченно. Только плечи подрагивали да слезы катились по щекам.

Внутри у Мессера что-то болезненно сжалось, хотя там давно нечему было ни сжиматься, ни болеть. Комок в горле, сжатие в сердце — все это доступно живым, а когда ты куча связанных каким-то чудом костей, нет ни чувств, ни боли. Тогда что болит? Душа? Совесть?