Волчья ягода

– Я никогда не знала, что смогу вынести столько боли…

– Глупенькая, нам же в молоко подмешивают какую-то гадость, чтобы мы не так остро чувствовали боль, чтобы на нас можно было побольше заработать… Ты разве не заметила привкус у молока, которое нам дают?

– Может быть, и заметила, но мне казалось, что это мои губы так пахнут, их же мазали какой-то мазью…

Мужчины были постоянными, их было пятеро, они приходили по очереди либо все вместе, и Берта про себя называла их кличками: Толстый, Волосатый, Черный, Маленький и Профессор. Особенно злым и жестоким был Черный. Он был весь покрыт черными волосами, носил черный парик, черные очки и черную майку, доходящую ему до пояса. Его тонкие кривые ноги и руки с узловатыми суставами делали его похожим на паука. Это был самый отвратительный из всех «клиентов». Больше всего он любил кусать и орудовать плеткой. Мила вслух называла его импотентом и, находясь под действием наркотиков, всякий раз норовила тоже ударить его плеткой, а то и укусить… Но Черный был сильным, и их борьба, – он дрался с ней в клетке, где она металась из угла в угол, пытаясь спрятаться от ударов, – неизменно заканчивалась его победой…

Толстый и Профессор были чем-то похожи, и перед тем, как эта парочка входила в клетку, «хозяин» делал им укол. И только после этого, когда их лица принимали выражение полного блаженства, они пытались «разделить» его с девушками, предаваясь самым невероятным фантазиям…

Маленький был моложе и сексуальнее всех остальных. Перед тем как приблизиться к Берте (а он предпочитал из них двоих именно ее), он просил, чтобы ему принесли серебряное ведерко (в каких обычно держат лед для шампанского) с теплой водой, мыло и мочалку, и только после того, как он собственноручно обмывал ее, он мог позволить себе прикоснуться к ней… Он меньше всего был извращенцем в том, что касалось причинения боли партнерше, но, даже следуя каноническим способам удовлетворения, он выматывал Берту до бессознательного состояния…

Однако ненавидела она одинаково всех пятерых. Оказавшись физически здоровее Милы, она нашла в себе силы не поддаваться отчаянию, которое постепенно охватило находящуюся на грани нервного срыва обитательницу соседней клетки, и постоянно думала о побеге. Тем более что их перестали сажать на цепь, и они могли свободно перемещаться хотя бы внутри клеток.

Мечты о свободе придавали сил, но вместе с тем отравляли надежду на встречу с Ромихом… После всего случившегося с нею Берта считала, что просто не имеет права вернуться к нему, чтобы продолжать жить прежней жизнью. Она изменилась физически и, главное, стала другим человеком, человеком, способным постоять за себя. И еще – она перестала бояться смерти, а стало быть, бояться ВООБЩЕ. Теперь смерть все время была рядом с нею, особенно близко она подходила бессонными ночами, когда Берта стонала от боли, скорчившись на соломе в клетке и пытаясь, словно кошка, зализать солоноватые кровавые раны от цепей и плеток или следы укусов. Жажда мести овладевала ею все больше и больше и ослепляла ее… Надежда убить, уничтожить, растерзать своих мучителей была той сладкой отравой, которой она поила себя, вынашивая план побега. Понимая, что до краев переполнена этим ядом мщения, Берта считала себя безнравственной и, как следствие, недостойной Ильи. Вот почему она старалась даже не думать о нем.

Человек (девушки прозвали его за внешность Орангутангом), который изредка убирал клетки, вынося зловонные ведра и пакеты с мусором, был, по всей вероятности, все же немой. Но ЖИВОЙ. В том смысле, что подвержен естественным человеческим желаниям, как все прочие мужчины. Берта нередко ловила на себе его похотливый взгляд, взгляд самца, испытывающего влечение к заточенным в клетки пленницам. Но если Мила в последние дни представляла собой жалкое зрелище и мало чем отличалась от покойницы (она лежала, обколотая «хозяином», и уже почти не приходила в себя), то Берта еще держалась и, съедая для поддержания сил все, что приносил ей Орангутанг, выглядела значительно лучше Милы. Хотя это было весьма относительно: окажись Берта сейчас наверху, в зале ресторана (а они с Милой были уверены, что наверху ресторан или что-нибудь в этом роде, поскольку, помимо звуков типичной для подобных мест музыки, к ним в подвал долетали и кухонные запахи), то на фоне ДРУГИХ девушек она выглядела бы больной, случайно забредшей туда сумасшедшей старухой… Она видела свое отражение в зеркалах, которые выставлялись специально напротив клеток по желанию Профессора, большого любителя подобных зрелищ, а потому могла увидеть, что с ней произошло за эти несколько дней…