Завидные женихи (сборник)

– Так что ж ювелир-то, обманул меня? Зачем?

– Да цену сбивал, Оксана Аркадьевна. Вещь дорогая, он бы не то что королеве английской, он бы ее и Тутанхамону приписал не задумавшись.

– Как же можно вот так людей обманывать?!

– Это вам, тещенька, урок: не будьте суеверной, верьте по возможности во что положено и главное, снимите руку с пульса, а то вы, как мы видим, доходите в своих заботах до абсурда!

– Ну, уж это ты брось, дети для матери – основное и единственное дело! – возмутилась Оксана, у которой заявление будущего зятя выбивало привычную почву из-под ног.

– Ваше основное и единственное дело, Оксана Аркадьевна, жить как можно дольше, быть здоровой, счастливой, веселой и петь ваши романсы. У вас, между прочим, внук скоро будет, мальчик!

8

Перед входом в церковь Оксана на секунду останавливается в нерешительности. Оксаночка, мы договаривались, что к церкви ты не подходишь, да? Да. Но сегодня она чувствует, что должна и Богу подарить что-то особенное, как профессору Казакову. Слишком велика оказанная ей услуга, слишком похожа на чудо. Мужчина в доме, на которого можно опереться и ей, и девочкам, – вот он, их Левушка. Новоиспеченная теща с любовью смотрит на маленькое свадебное фото на брелке для ключей. И мальчик. Долгожданный, не получившийся у нее самой маленький мальчик. Он тоже тут, на фото, у Анюты в животе.

«Как все просто, Господи! Просто и правильно. Спасибо!»

Никаких религиозных навыков у нее нет. Куда встать? Когда креститься? Какие-то старушки в черных платочках шикают на ее неурочное «Аминь». Глядя в нарисованные глаза Бога сквозь огненную пелену горящих свечей, ей хочется верить, что тому, настоящему, Невидимому, это все равно…

Сомнительный подарок Оксана на свадьбу все-таки не надела. Мудрый человек зять, да только на всякого мудреца довольно простоты. Чем, как говорится, черт не шутит? Дождалась выписки, выслушала более чем сдержанные профессорские прогнозы, убедилась, что Танечка в отремонтированной квартире у Фаины и молодых чувствует себя прекрасно, добыла из сахарницы проклятые серьги, снесла в знакомый ломбард и, получив, как в детстве, как раз столько, сколько стоила ее мечта, купила себе круиз по Средиземному морю: Турция, Израиль, Египет, Тунис, Алжир, Испания, Франция, Италия, Греция – три недели сказочного, абсолютного, ее личного счастья.

Угрызения совести, правда, все-таки немножко мучили (еще бы, такую сумму, да на себя!), но слабо, неярко трепыхались, скорее как золотая рыбка, выпрыгнувшая из аквариума. Улыбнувшись, Оксана выпустила ее в сияющее море надежды.

«Будет внук – куда я поеду?»

Инна

1

В десять Инне снова сделалось плохо. Вырвало опять прямо на пододеяльник, и нянечка, стоявшая в двух шагах от ее постели, опять не успела подать тазик. Видно, тугой мешок сребреников, только вчера переданный Натаном, привязан был у нее к ногам. Или уже закончился. Или, может быть, слишком медленно приближающуюся смерть, как награду, надо еще заслужить ежедневным унижением. Кто знает? Натан не знает. Илья не знает. Тогда кто? Может быть, вон та девочка на койке у окна, совсем прозрачная от изнуряющей болезни? Она уже так далеко от мира живых. Может быть, она знает? Может быть, спросить?

Нерасторопная нянечка, седая, согбенная, пораженная артрозом, наконец очухалась.

– Сейчас, сейчас, милая, помогу.

Возможно, они с Инной ровесницы. Обе послевоенного года рождения. Разве что выглядит Инна моложе лет на двадцать. Пока. Когда смерть, наглумившись вдоволь, тоже наконец доберется до ее заблеванной постели, фора, купленная за большие деньги у мастера пластической хирургии, сойдет на нет, и в гроб положат обычную мерзкую старуху.

«Эй ты, пошевеливайся! – торопит Инна смерть, такую же медлительную, как персонал «Каширки». – Или мой мальчик должен будет там наверху вместо своей любимой мамочки довольствоваться какой-то сгнившей падалью?»

– Леночка, вы спите?

Прозрачная девочка, едва различимая под тонким одеялом, продолжала лежать молча и неподвижно. Может быть, спала. Или просто, как Инна, пряталась в полной неподвижности от нынешнего серого, вязкого зимнего дня.

Двадцать лет. Саркома матки. Полная безнадега. Мужчины, семья, дети – все то, о чем она мечтает вслух, закатывая к потолку потухшие глаза, если отступают на полчаса тошнота и слабость, – никогда толком ничего не будет.

«Нет уж, приходи сначала за ней, – Инна кажется себе великодушной, – но только потом за мной, не забудь…»